Приключения

людей презирали меньше, чем можно себе теперь вооб- разить, потому что глубокое несовершенство законов и их извращенное толкование часто побуждало людей вспыль¬ чивых и дерзких исправлять причиненное им зло соб¬ ственными усилиями. Ставшие привычными, такие случаи не навлекали особенного позора, и хотя убийцу общество осуждало, но к тому, кто пользовался его услугами, отно¬ сились с отвращением едва ли большим, чем хащкй на¬ шего времени относятся к победителю на дуэли. И все же люди, подобные дону Камилло, не имели никакого дела с такими, как Якопо, за исключением тех случаев, когда это диктовалось необходимостью. Но поведение браво и его манера говорить вызвали такой интерес и даже симпатию герцога, что он рассеянно вложил рапиру в ножны и подошел ближе к Якопо. — Раскаяние и сожаление скорее приведут тебя к до¬ бродетели, Якопо, чем если ты просто перестанешь слу¬ жить сенату. Найди благочестивого священника и облегчи свою душу исповедью и молитвой. Браво задрожал и с тоской устремил взгляд на дона Камилло. — Говори, Якопо, даже я готов выслушать тебя, если это снимет тяжесть с твоей души. — Благодарю вас, благородный синьор! Тысячу раз благодарен вам за сочувствие — ведь я так долго был его лишен! Никто не знает, как дорого каждое доброе слово тому, кто был отвергнут всеми, как я. Я молился... Я жаждал поведать свою жизнь кому-нибудь и, каза¬ лось, нашел человека, который выслушал бы меня без презрения, но жестокий сенат убил его. Я пришел сюда, чтобы излить душу этим отверженным мертвецам, и слу¬ чай свел меня с вами. Если бы я только мог... — Браво умолк и с сомнением взглянул на дона Камилло. — Продолжай, Якопо! — Я не решался открыть свои тайны даже на испо¬ веди, синьор. Смею ли я высказать их вам? — Ив самом деле, мое предложение могло показаться тебе странным. — Да, синьор. Вы благородный господин, а я простого происхождения. Ваши предки были сенаторами и дожами Венеции, а мои, с тех пор как рыбаки начали строить себе хижины на лагунах, ловили рыбу или работали гон¬ дольерами на каналах. Вы богаты, могущественны, влия¬ 232

тельны; меня все презирают и, боюсь, я уже тайно осу¬ жден. Короче говоря, вы — дон Камилло Монфорте, а я — Якопо Фронтони! Дон Камилло был взволнован: Якопо говорил с боль¬ шой грустью, но без всякой горечи. — Хотел бы я, чтоб ты рассказал это в исповедальной, бедный Якопо, сказал он. — Я не в состоянии снять такую тяжесть с твоей души. — Синьор, я слишком долго был лишен сострадания своих ближних и не в силах выносить это дольше! Про¬ клятый сенат может внезапно убить меня, и кто тогда взглянет на мою могилу? Я должен выговориться, синьор, или умереть! Единственный человек, который все эти три долгих ужасных года проявлял ко мне сочувствие, ушел! — Но он вернется? — Синьор, он не вернется никогда... Он среди рыб в лагунах. Это дело твоих рук, злодей? — Это дело рук правосудия прославленной республи¬ ки, — ответил Якопо с еле приметной горькой улыбкой. — Ах, вот оно что! Наконец сенат открыл глаза на преступления таких, как ты! И твое раскаяние — плод страха! Якопо, казалось, задыхался. Несмотря на разницу в их общественном положении, он, очевидно, надеялся на пробудившееся в герцоге сочувствие, но эти резкие слова лишили его всякого самообладания. Он задр'ожал и, каза¬ лось, воФ-вот упадет. Хотя дон Камилло не желал быть поверенным такого человека, тронутый видом столь не¬ притворного страдания, он не отходил от браво, не рет шаясь ни глубже вникнуть в чувства этого человека, ни покинуть его в минуту отчаяния. — Синьор герцог, — сказал браво, и волнение его пе¬ редалось дону Камилло, — оставьте меня одного. Если им нужен еще один отверженный, пусть придут сюда: утром они найдут мой труп среди могил еретиков. — Говори, Якопо, я готов слушать тебя. Якопо недоверчиво взглянул на герцога. — Облегчи свою душу. Я буду слушать, даже если ты станешь рассказывать об убийстве моего лучшего друга. Удрученный Якопо смотрел на герцога, словно все еще сомневаясь в его искренности. Лицо его подергива¬ лось от волнения, а взгляд стал еще более печальным; 233