Приключения

мого святого Антония но сравнению с теми, с которыми сталкивается человек в порочном обществе галерных матросов! И еще, синьоры, — хотя, быть может, это вас рассердит, — я скажу, что если у старика не осталось на свете ни одного близкого человека, которого он мог бы прижать к своей груди, кроме единственного мальчика, то хорошо, если б Святой Марк вспомнил, что даже рыбак с лагун имеет такие же человеческие чувства, как и цар¬ ственный дож. Все это я говорю, благородные синьоры, движимый горем, а не злобой; ведь я только хочу вер¬ нуть свое дитя и умереть в мире и со знатными людьми, и с теми, кто мне ровня. — Можешь идти, — сказал один из Трех. — Еще не все, синьор; я хочу сказать кое-что о тех, кто живет на лагунах и кто громко негодует, когда юно¬ шей загоняют на галеры. — Мы готовы выслушать их мнение. — Благородные синьоры, если б я стал слово в слово повторять все, что они говорят, это было бы оскорби¬ тельно для вашего слуха! Человек остается человеком, лишь пречистая дева и святые принимают поклонение и молитвы тех, кто носит куртку из грубой шерсти и шапку рыбака. Я хорошо понимаю свой долг перед сенатом и воздержусь от таких грубых речей. Я не стану повторять их бранные слова, синьоры, но они говорят, что Святой Марк должен прислушиваться к смиреннейшим своим подданным не меньше, чем к самым богатым и знатным; что ни один волос не должен упасть с головы рыбака так же, как если бы эту голову венчал «рогатый чепец»; и что не следует человеку клеймить того, на ком сам господь не поставил печати своего гнева. — Неужели они смеют рассуждать так? — Не знаю, рассуждают они или нет, благородный синьор, но так они говорят, и это святая правда. Мы, бед¬ ные люди с лагун, встаем с зарей, чтобы закинуть свои сети, а к ночи возвращаемся домой к своей скудной пище и жесткой постели; но мы бы на это не сетовали, лишь бы сенаторы считали нас людьми и христианами. Я хо¬ рошо знаю, что бог не всех оделил равно; ведь часто слу¬ чается, что я выбираю из моря пустую сеть, в то время когда мои товарищи кряхтят от натуги, вытаскивая свой улов; это делается в наказание за мои грехи или чтоб смирить мое сердце; но выше сил человеческих заглянуть 159

в тайники-души или предречь, какое зло ожидает ребен¬ ка, еще не согрешившего. Святой Антоний ведает, сколь¬ ких лет страданий может впоследствии стоить мальчику его пребывание на галере! Подумайте об этом, синьоры, умоляю вас, и посылайте на войну мужей, укрепившихся в добродетели. — Теперь можешь идти, — сказал судья. — Мне будет горько, — оставив без внимания его сло¬ ва, продолжал Антонио, — если кто-нибудь из моего рода окажется причиной вражды между рожденными повеле¬ вать и рожденными повиноваться. Но природа сильнее даже закона, и я погрешу против нее, если уйду, не ска¬ зав того, что мне следует сказать как отцу! Вы отняли у меня дитя и послали его служить государству с опасно¬ стью для его тела и души, не дав мне возможности хотя бы поцеловать и благословить его на прощание, — кровь от крови и плоть от плоти моей забрали вы себе, будто это кусок дерева из оружейной мастерской; вы отправили мальчика на море, словно он чугунное ядро, вроде тех, которыми забрасывают нехристей. Вы остались глухи к моим мольбам, как если бы это были слова злодея, и после того, как я умолял вас на коленях, изнурял свое дряхлое тело, чтобы развлечь вас, вернул вам драгоцен¬ ность, вложенную в мою сеть святым Антонием, надеясь, что сердце ваше смягчится, после того, как я спокойно беседовал с вами о ваших поступках, вы холодно отвора¬ чиваетесь, как будто я не вправе защищать своего от¬ прыска, которого бог подарил мне для утешения моей старости! Нет, это не хваленое правосудие СвятогоМарка, сенаторы Венеции, вы жестоки, вы отнимаете у бедняка последнюю корку хлеба, а так делать не пристало даже самому хищному ростовщику Риальто! — Не хочешь ли сказать еще что-нибудь, Антонио? ~ спросил судья с коварным намерением заставить рыбака до конца обнажить свою душу. — Разве недостаточно, синьор, что я говорю о моих годах, моей бедности, шрамах и о моей любви к мальчи¬ ку? Я не знаю, кто вы, но ведь от того, что вы скрыли лица под масками и закутались в мантии, вы же не пере¬ стали быть людьми. Если есть среди вас отец или, быть может, человек, на котором лежит еще более святой долг — забота о ребенке умершего сына, я обращаюсь к нему! Как вы можете говорить о справедливости, когда 160