Снизу, где-то с уровня его колен, на него смотрело жёлтое лицо, перевёрнутое вверх тормашками, немигающий взгляд его глаз, встретился с глазами хозяина театра, а рот едва скривился в лёгкой усмешке. Выше, на уровне глаз Манджафоко были ясно видны, обутые в истоптанные казённые сапоги ноги, связанные верёвкой и подвешенные к суку дерева. Руки были заведены за спину и скорее всего также связаны. Прямо под головой несчастного были сложены сухие ветви, очевидно, что злодеи, собирались сжечь незадачливого выбрака, но были спугнуты кем-то, либо покинули место преступления по иным неведомым причинам. Молча Манджафоко разглядывал неожиданного визави и тот в свою очередь внимательно разглядывал его, ничуть не смущаясь неудобством своего положения.
– Ну здравствуй, – прогудел наконец Манжафоко.
Собеседник не ответил, лишь широкая улыбка озарила его лицо. В воздухе беззвучно сверкнула сталь, и деревянный человечек гулко рухнул на землю.
Теперь они стояли друг против друга в тишине палисадника и лишь лёгкий ветер, благоухающий ночной сыростью, нежно теребил ветки деревьев.
– Ты знаешь, кто я? – вполголоса басом спросил Манджафоко.
– Я знаю, кто я, – неожиданно чистым и высоким голосом ответил собеседник и снова расплылся в улыбке.
Манджафоко удивлённо поднял густые брови.
– Я самый везучий выбрак на свете. Во всяком случае сегодняшней ночью.
Незнакомец улыбался, и улыбка его производила странное впечатление – широкая и искренняя, как казалось вначале, при дальнейшем рассмотрении она производила впечатление ехидной и даже глумливой, а в последующем и вовсе казалась злобной.
Манджафоко усмехнулся, но моментально вновь сдвинул брови.
– Ты знаешь, кто я? – возвысив голос, повторил он вновь.
– Среди наших о Вас слагаются легенды, досточтимый Бар-Абба, – ответил незнакомец и слегка поклонился.
– Почему ты здесь?
Деревянный человечек на мгновение замешкался, но уже через мгновение поднял глаза на грозного собеседника.
– Я плясун, – спокойно сказал он и слегка усмехнулся.
Вновь воцарилась тишина, а Манджафоко с минуту исподлобья глядел в глаза спасённому им деревянному существу.
– Пляска у нас запрещена, – внушительно проговорил он.
Собеседник немедленно кивнул.
– Хорошо ли ты меня понял? –чуть повысив голос, спросил Манджафоко.
– Да, синьор, – и собеседник снова кивнул.
И вновь воцарилась тишина на поляне.
– Тебя зовут Пиноккио, – и Манджафоко, развернувшись, широкими шагами направился к карете, слыша за спиной торопливые шажки.
************************************************************************
– Да и чёрт бы с ним.
Мальвина злобно швырнула в угол сломанную иголку. Придерживая лежащее на коленях платье, шарила рукой, пытаясь найти в шкатулке новую.
– Обидно, конечно, да и сами мы хороши.
Коломбина, поджав ноги, сидела на кровати. Поправила волосы и вновь вздохнула.
– Какой леший нас в сад понёс? Вернулись бы пораньше, никто не прознал бы…
– Да и чёрт бы с ним! – вновь зашипела Мальвина. – Пусть подавится, осьминог бородатый…
– Кальмар, – с усмешкой поправил её Педролино.
– Сам ты кальмар! – вскинулась Мальвина, – всё усмешечки тебе, иди вон кашу жри свою, что ж доел-то? Только и умеешь, что на мандолине дурацкой тренькать, толку от тебя, малахольного…
Мальвина была не на шутку рассержена. Ночное приключение друзей не прошло без последствий. Манджафоко был в бешенстве – самые дорогие, самые талантливые его куклы, которым дозволялось столько, как никому другому в театре, бесцеремонно нарушили его запрет, чем подвергли себя опасности, подвергли опасности всю работу театра и это тогда, когда он нуждался в них более, чем когда-либо! Разговор, состоявшийся на следующий день, был столь тяжёл, что даже Апидоро, которого, казалось, ничем пронять нельзя, признался потом, что более сильнейшее потрясение было им испытано лишь раз – когда, выгнанный из казарм мастера Иосифа, он оказался в полностью чужом, незнакомом и враждебном мире. Наоравшись вдоволь на незадачливых гуляк, Манджафоко объявил им, что в наказание за неслыханную дерзость они лишаются части привилегий. Отдельная комната оставлялась в их пользовании, однако они лишались возможности пользоваться продуктами по своему усмотрению, самостоятельное приготовление пищи впредь запрещалось, весь обширный их гардероб помещался на общий склад, под охрану отставного матроса Грилло, служившего у Манджафоко кем-то вроде каптенармуса. Наряды выдавались им, как и всем, лишь на время спектаклей, в прочее время, они, как и все прочие актёры, были одеты в простую домашнюю одежу. Пищу же отныне они получали из общих котлов, готовившуюся на всех актёров, однако есть им было позволено всё же у себя, а не в общей столовой.