Приключения Барона Мюнхгаузена

В этой прерывистости временного плана шванков проявляется устный характер историй барона Мюнхгаузена. Она бывает характерна, как правило, для устного сообщения, во время которого всплывают новые подробности или новые воспоминания. Эта особенность спонтанной речи позволяет оратору по своему произволу переходить от рассказа о событиях, случившихся позднее, к тем, что произошли ранее. Так, в шванке о необыкновенном коне барон, говоря о своих боевых делах, вспоминает о том, что конь был получен в Литве, чем вызывает в памяти слушателей эпизоды, связанные с этим чудесным животным. Повествовательное время целиком зависит от Мюнхгаузена. В своих рассказах барон переставляет события, сводит воедино несколько разных происшествий, чтобы вызвать в сознании читателя реакцию доверия. Практически из начальных эпизодов нельзя сделать однозначного вывода о том, что барон рассказывает о своих приключениях. Скорее можно понять его повествование как мемуарную запись, и лишь появление в тексте книги реплик типа «Вы мне не верите?», «На счастье?» разрушает это впечатление о произведении.

Созданный Мюнхгаузеном мир существует по законам фантазии барона. Для него погода — лишь источник дополнительных трудностей, которые надо преодолеть. Так, в начале книги барон Мюнхгаузен отправляется в путь в самом разгаре зимы. Передвигаясь по просторам Польши, барон замечает плохо одетого крестьянина, промерзшего насквозь. Мюнхгаузен снимает со своего плеча шубу и отдает ее бедняку[316]

. Судя по всему, барон едет налегке, не имея больших запасов одежды. Тем не менее ему ни на минуту не приходит в голову мысль проехать мимо бедняги. Он оказывает человеку помощь. В другом случае зимняя дорога нужна Мюнхгаузену для показа собственной необыкновенной силы или находчивости (охота на белых медведей на Севере или перенос кареты и лошадей за пределы узкой колеи суровой зимой). Погода или природа вообще в книге о бароне Мюнхгаузене не выполняют тех функций, которых следовало бы ожидать в произведении представителя «Бури и натиска». В книге совершенно не показано, как она воздействует на внутренний мир героя. Мюнхгаузен вовсе не подвержен влиянию внешней среды. Он заставляет ее выступать на своей стороне, и природа послушно следует его желаниям. Любое стихийное бедствие только грозит смертельной опасностью. Сидя на дереве во время наводнения на Ниле, Мюнхгаузен легко проходит через опасные периоды затопления. Он практически нисколько не страдает от отсутствия привычной пищи, используя для еды все, что находит на дереве.

Следовательно, любые природные законы (тяготение, время) являются лишь подсобным материалом, подспорьем для выделения необыкновенных умений и достоинств барона. Все эти вспомогательные средства нужны Мюнхгаузену для более сильного влияния на окружающих его людей, для подтверждения собственных удивительных качеств. Они являются неотъемлемыми атрибутами повествовательной манеры барона — рассказчика и актера. Свое мастерство в выходе из неудобных положений барон демонстрирует с подлинным искусством. Он учитывает психологический настрой публики, заранее создает для себя возможность сделать отступление или отвлечь внимание окружения какой-нибудь реально возможной мелочью. Он опережает сомнение и подчас приводит совершенно необычайный рассказ другого человека с целью показать, насколько абсурдно откровенное вранье (конец первого морского приключения). Недоверие слушателя-читателя, проявляемое как вопросом в тексте, так и реакцией барона на выражение лица своего слушателя, придает широту аудитории и создает более благожелательное настроение, без которого невозможно было бы вовлечение слушателя в сферу создания рассказа, ибо шванки Мюнхгаузена следует рассматривать как книжное воплощение устного рассказа, как своего рода сценарий наоборот, так как книга о бароне Мюнхгаузене родилась из традиции устного рассказа, записанного и обработанного талантливыми писателями.

Книга об «Удивительных приключениях барона Мюнхгаузена» с блеском доказала возможности Бюргера-прозаика. Этому успеху способствовало в немалой степени и то, что немецкий автор использовал материал, отвечающий его взглядам на литературу. Если Ф. Блёмкер обвиняет Бюргера в том, что он не может вырваться за пределы своего языкового, духовного и т. п. окружения[317]

(Бюргер по происхождению принадлежал к плебейским слоям населения), то можно полагать, что именно это окружение способствовало развитию Бюргера-художника, Бюргера — критика современных ему общественных отношений. В немецком литературоведении разных лет подчас отрицалась заслуга Бюргера — автора немецкого текста, а пальма первенства отдавалась Распе. Так, например, Ф. В. Эбелинг видит в Бюргере только «убийственно плохого переводчика части оригинального произведения»[318]. Однако такие резкие характеристики встречаются все же редко. В основном исследователи отдают должное Бюргеру, но подчеркивают значение Распе как первого автора «книжного» Мюнхгаузена.