Приключения Барона Мюнхгаузена

Касаясь общечеловеческих качеств — храбрости, находчивости, изобретательности и т. п., — 3. Венгерова пишет, что «Мюнхгаузен» возводит их в идеал[344]. По ее мысли, эти качества помогают в борьбе со стихийными силами и со всем тем в природе, что «лишено разума и обладает лишь физической силой»[345]. В рассказах барона дух господствует над грубой силой. Для Венгеровой в этом смысле барон стоит по ту сторону добра и зла: «... Мюнхгаузен является защитником свободы духа, освободителем его от окав действительности. В этом назначение поэзии и искусства, создающих для человеческой души свой обособленный мир; там она может царить и творить, в противоположность миру действительному, в котором человек — подчиненное пассивное существо»

[346]. Утверждение элитарности искусства, подчеркиваемое Венгеровой, пронизывается духом ницшеанской философии. Эстетство Мюнхгаузена поднимает его в мир поэзии, которая не соприкасается с миром действия, борьбы. Сфера деятельности поэта превращается в нечто, стоящее над действительностью, ибо в ней Венгерова усматривает «отражение и символ иной, открытой для духа сущности»[347].

Мир Мюнхгаузена невозможен в реальной жизни, но базируется на ней. И здесь Венгерова возвращается к мысли об отражении в книге наивности народного творчества: фантазия «вторгается в мир действительности и преобразовывает его своей властью»[348]

. От этой мысли совершается переход к идее о том, что все блага для Мюнхгаузена только материальны, ибо он не может представить себе царство духа иначе, чем царство плоти, а это вызвано бесхитростной любовью барона к реальным благам жизни. Но ведь барон и не мог бы представить себе мир иначе. Как представитель определенного круга, он не собирается думать о чем-либо ином. По собственному признанию, его интересуют лишь лошади и собаки, к которым он относится с трогательной любовью и вниманием.

Мюнхгаузен силен в области фантазии, но он крайне далек от интеллектуальных проблем и не желает ими заниматься. В эпизодах, где ему приходится высказывать свои идеи, он исходит из вполне конкретных житейских представлений, а понятия «хорошо» и «плохо» рассматривает с позиций общечеловеческих норм своего времени: нехорошо продавать солдат, нехорошо терять надежду; хорошо быть находчивым, ловким, умелым, сильным. Усложнять подобные размышления Мюнхгаузена углублением в философские проблемы нецелесообразно, хотя в книге можно найти определенную полемику с представителями различных философских школ. Однако наиболее сильна здесь социальная сатира.

Л. Иванов в предисловии к изданию «Путешествий и приключений барона Мюнхгаузена»[349] начинает свою работу указанием на то, что под невероятностью авантюр барона «скрыт вается и кое-что посерьезнее. Прежде всего он сатирик и отражает, как в зеркале, пороки своего времени, которые, конечно, удобнее всего вывести на чистую воду в легкой, шутливой форме»

[350]. Далее автор излагает биографию исторического Мюнхгаузена и биографию Р. Э. Распе. В качестве источника для книги Распе Иванов называет «Гаргантюа и Пантагрюэля» Рабле и сказки «Тысяча и одна ночь»[351]. Бюргер же, по его мнению, уничтожил часть эпизодов, другие переработал, написал заново, для чего использовал «Фацетии» Бебеля, книгу Ланге «Deliciae academicae» и немецкие народные сказки[352]

.

Интересными представляются и работы С. Боброва[353]. Статья в «Северных записках» начинается утверждением, в котором «Приключения барона Мюнхгаузена» ставятся в один ряд с книгой Свифта и произведениями Гофмана. Автор рецензии указывает на то, что Распе был знаком с бароном Мюнхгаузеном и выпустил первую книжку о приключениях барона в России: «Первая часть отличается своей скромной и тонкой художественностью. Там мы не найдем ничего, что выходило бы за пределы индивидуальной сатиры. Склад языка монолитен сжатостью, отсутствием внешних украшений — простотой описательной»[354]. Вторая часть, написанная, по его мнению, второразрядным неизвестным писателем, анекдотична и подчиняет себе все остальные элементы.

«Зато третья часть с избытком вознаграждает терпеливого читателя. Бурная романтика соединилась здесь с высоким сарказмом: сарказм этот повествовал о примате искусства в мире. Так Мюнхгаузеном вдохновленный Бюргер изливает на посельников земли свое буйное негодование. И здесь Бюргеру удается одновременно достигнуть двух поставленных им целей. Сатира опровергает старый политический, жизненный и умственный строй, взывая к справедливости искусства, в это же время мы изумленно озираем превосходную архитектонику идей Бюргера, которая ведет нас к утверждению чистого и до последней степени выраженного фантазма. И Мюнхгаузен, лжец и хвастун, неожиданно нам предстает покоряющим мир поэтом. Эти пути Бюргера забыть невозможно»[355].