Загорский открыл было рот, чтобы что-то сказать, но в этот миг загремел засов. Загорский кивнул Ганцзалину, и они изготовились к броску. Однако дверь так и не открылась. Вместо этого через маленькое зарешеченное окно под потолком влетели внутрь две грязных самокрутки. Ганцзалин поглядел на хозяина вопросительно, тот пожал плечами.
– Это что такое? – крикнул Загорский зычно, чтобы голос его долетел до часового. – Зачем нам курево?
– Это уж как положено, последнее желание, – весело отвечал невидимый красноармеец. – Тройка вас к расстрелу приговорила, недобитки белогвардейские. На рассвете и шлепнут. Так что курни напоследок нашей пролетарской махорки, другого все равно не дадут.
Внезапно откуда-то донесся сорочий стрекот. Ганцзалин и Загорский переглянулись. Нестор Васильевич поднял палец.
– Большую ошибку делаете, товарищи! – крикнул он. – Мы – уполномоченные командарма Тухачевского, находимся здесь с секретным заданием. Мандаты наши отобрали, и доказать свою правоту мы сейчас не можем. Но уж поверьте, кто нас расшлепает, тому лично наркомвоен товарищ Троцкий придумает самую страшную пролетарскую казнь. Такую, какой и в аду не видали, уж мне можешь поверить, товарищ.
– А ты не пугай, мы пуганые, – отвечал после небольшой паузы часовой. – Мне предревкома Макаров сказал, что вы хитрее черта – и пугать меня будете, и небо в алмазах обещать. А только я не попадусь, я из всех тутошних бойцов наиболее сознательный.
– Это хорошо, товарищ, что ты такой сознательный, – кивнул Загорский, подмигивая Ганцзалину. – Потому что если ты сознательный, ты и сам расчухаешь, что отвечать будут не только те, кто нас казнил и к расстрелу приговаривал, но и те, кто нас охранял. Смекаешь, о чем я?
За стеной возникла небольшая пауза.
– А я тут при чем? – не слишком уверенно сказал часовой. – Мне приказали, я сторожу.
– Нет, товарищ, не так все просто, – Загорский был неумолим. – Приказ приказом, а пролетарская сметка тоже должна быть. Ты подумай, всякий ли приказ нужно исполнять? А если тот, кто приказывает – предатель? Если он на сторону беляков перекинулся – тогда что? Тогда, исполняя его приказ, ты льешь воду на вражескую мельницу. А такого большевики никому не прощают.
В этот раз пауза была дольше.
– Так и что делать-то? – спросил часовой уныло. – Выпустить я вас не могу, даже если вы и свои.
– А кто говорит про выпустить? – удивился Нестор Васильевич. – Выпускать не надо, а ты вот что… Есть у вас тут телефонный аппарат?
– Ну, имеется в ревкоме, – неуверенно отвечал красноармеец.
Из дальнейшего разговора выяснилось, что при телефоне постоянно сидит барышня-секретарша, которая охраняет его пуще сторожевого пса.
– А ты вот что, – сказал Загорский, – ты подкатись к барышне да наобещай ей с три короба, чтобы она тебя к телефону пустила. Пусть свяжется со штабом Пятой армии, пусть сообщат Тухачевскому, что здесь у вас в каталажке сидит приговоренный к расстрелу Нестор Загорский.
Тут часовой, видимо, что-то сообразил.
– Да что ж ты болтаешь, белогвардейская гнида! – закричал он обиженно. – Ты ж меня под расстрел подвести хочешь. Да ни я, ни барышня никакая не согласится… Да ты…
Внезапно он умолк на несколько секунд, после чего разразился совсем уж нечеловеческими проклятиями, среди которых отчетливо были слышны только крики «убью!». Через минуту проклятия эти начали удаляться, а скоро и совсем стихли.
– Приготовься, – сказал Загорский Ганцзалину. – Сейчас побежим.
Не прошло и полминуты, как лязгнул засов, и дверь приоткрылась. На пороге, все время оглядываясь, возник беспризорник Аркадий.
– Быстрее, – зашептал он, – солдат того гляди вернется.
Они вынырнули из амбара и быстро двинулись вперед в синих сумерках, держа курс на городскую площадь – там, по словам Аркадия, до сих пор стоял их «фиат».
– Как ты отвлек караульного? – спросил Загорский у мальчишки.
– Дерьмом с крыши залил втихую, – отвечал тот. – Он все время с вами разговаривал, так что и не заметил, как я на крышу забрался. Расчет был верный: не станет он в изгвазданной гимнастерке караулить, менять побежит.
– Молодец, – сказал Загорский, – я сразу понял, что котелок у тебя варит.
Тут наконец стало ясно, чего Нестор Васильевич ухал и почему прислушивался к ответному сигналу. Уханьем он указал Аркадию место, где их прячут…
К счастью, медвежий их «фиат» действительно стоял на площади – там, где они его оставили. Завели мотор, Загорский поудобнее устроился за рулем, Аркадий прыгнул на заднее сиденье, Ганцзалин сел рядом с хозяином.
Внезапно издалека послышались крики и милицейские свистки: красноармейцы обнаружили побег.
– Быстро они, – холодно заметил Загорский, давая задний ход.
На площадь с топотом вырвались несколько красноармейцев верхом на лошадях, они кричали, размахивали револьверами и потрясали винтовками, все равно как индейцы на Диком Западе.
– Стой! – надрывался первый «индеец», в котором при некотором усилии можно было опознать осрамившегося часового: надетая кое-как гимнастерка была ему слишком тесна. – Стой, контра! Застрелю!