Приключения бодхисаттвы

Некоторое время он хмуро смотрел на зачумленные шатры, потом пробормотал: «Попробую хоть что-то сделать для этих несчастных». Однако с лошади слезать не стал, лишь сцепил пальцы в какой-то странный замок и прикрыл глаза. Терпеливая бурятская лошадка стояла под ним, не шелохнувшись.

– Что он делает? – спросила британка.

– Это защита от болезней, – отвечал ей Ганцзалин.

– Не может быть, – поразилась Мэри, – так просто?

Китаец в ответ только поморщился.

В медитации Нестор Васильевич сидел минут пятнадцать. Потом открыл глаза и дернул уздечку. Лошадь его направилась прямо к страшным шатрам. Доехав до ближайшего, Загорский спрыгнул на землю и что-то крикнул. На шум к нему вышел молодой монгол в пушистой шапке, в глазах его плескался страх. Загорский кивнул ему, улыбнулся, и они вступили в разговор. Одновременно Нестор Васильевич производил какие-то движения руками, но что именно он делал, с такого расстояния рассмотреть было трудно.

– На каком языке они говорят? – полюбопытствовала журналистка.

– На китайском, – Ганцзалин внимательно наблюдал за хозяином, – многие монголы говорят по-китайски, а некоторые – даже по-русски.

Наконец разговор Загорского и монгола закончился. Лицо молодого человека источало теперь надежду и воодушевление. Он сложил руки перед грудью и низко поклонился Нестору Васильевичу. Тот кивнул в ответ, прыгнул в седло и поехал прочь.

Спустя несколько минут они тронулись в дальнейший путь. Мэри, правда, не понимала, куда так спешить, если они знают, как бороться с любой, даже самой заразной болезнью. Нестор Васильевич, однако, объяснил ей, что проще не допустить заражения, чем потом с ним бороться. Это как в войне: гораздо проще спрятаться в окопе, чем потом выковыривать пули и осколки хирургическими инструментами.

Так и не поменяв изрядно уставших за время странствия коней, они поскакали дальше. Погода резко сменилась. До того они ехали в местах, где еще царила пусть холодная, но все же осень. Теперь же они окончательно вступили во владения зимы.

Степь зимой смотрелась голо и негостеприимно, здесь дули сильные ветра, казалось, выдувавшие душу из тела. Снега было еще немного, он, сухой, катился по земле, не задерживаясь, поднимался в воздух и, словно облако, осенял продрогших путников. Горы, высившиеся на горизонте, казались обиталищем злых духов. Время от времени встречались им монголы в теплых шапках, верхом на волосатых своих коньках, гнавшие мимо стада овец и верблюдов. Белые, черные и пестрые овцы топотали суетливо и бестолково, рыжие верблюды, навьюченные кочевым скарбом, вышагивали хоть и быстро, но важно, словно государственные деятели.

Первой не выдержала Мэри, одетая легче всех.

– Сколько до ближайшего уртона? – спросила она, лязгая зубами.

Загорский пожал плечами: может быть, двадцать километров, может быть, все восемьдесят.

– Восемьдесят? – взмолилась журналистка. – Я не выдержу. Мне надо хоть немного согреться.

Нестор Васильевич поглядел на Ганцзалина, тот кивнул, вытащил из подсумка маленький красный крючок, протянул его мисс Китс. Та удивилась: что это? Ганцзалин отвечал, что это красный перец. Нужно просто откусывать от него кусочки, жевать их – и тогда станет гораздо теплее.

Мэри попробовала, но тут же заплевалась, крича, что перец обжег ей гортань. Нестор Васильевич посоветовал барышне спрыгнуть с лошади и немного пробежаться рядом, но так согреваться Мэри тоже не захотела.

– Вы нарочно так говорите, чтобы я отстала от вас, – сказала она с обидой. – Я слезу, а вы хлестнете мою лошадку и вместе с ней умчитесь прочь.

– Хорошая мысль, – усмехнутся Загорский, – почему только она раньше не пришла мне в голову? Есть перец вы не хотите, бежать за лошадью – тоже. Я уж и не знаю, чем вам помочь.

Мэри, стуча зубами, сказала, что ее спас бы бокал шампанского или на худой конец стаканчик виски. Нестор Васильевич только руками развел: в таком случае надо было вам остаться в читинском кафе.

– Ладно, – сказала Мэри решительно, – ладно. У меня есть немного медицинского спирта, выпью его.

И вытащила из дорожной сумки маленькую флягу. Однако Загорский неожиданно отобрал у нее эту флягу. Мэри возмутилась и стала бушевать, крича, что это произвол и попрание ее прав как человека и женщины.

– Неразведенный спирт на морозе пить нельзя, – спокойно отвечал ей Загорский. – Во-первых, вы сожжете гортань. Во-вторых, это будет шоком и для вашего желудка, и для сосудов. Да, поначалу сосуды расширятся, и вам станет теплее. Но очень скоро сосуды снова сузятся, и вы быстро замерзнете.

– Так что же мне делать? – жалобно спросила журналистка.

Загорский снял с себя овечий полушубок и набросил на плечи девушке. Та расцвела и осыпала его благодарностями, правда, тут же обеспокоилась: а как же сам Нестор Васильевич? Загорский пустил лошадь шагом, сцепил перед грудью ладони так, что пальцы оказались скрещенными, и только один большой палец на правой руке смотрел вверх.

– Что это вы делаете? – удивилась Мэри. – Опять какие-то странные знаки?