Читаем Приключения четырех дервишей полностью

— Дервиши! Слова ваши истинны. Ибо прошлой ночью я прослушал рассказы о приключениях двух из вас и хочу, чтобы оставшиеся двое сняли завесу со своих похождений и подробно рассказали мне о них.

Дервиши, смущенные могуществом и величием падишаха, молчали. Озодбахт, видя, что они ни говорить не в состоянии, ни отвечать, предложил им быть его собеседниками и попросил остальных покинуть собрание. Затем, чтобы успокоить дервишей и вызвать в них доверие, начал рассказывать о случае, приключившемся с ним.

— Дервиши! Пока не прошло ваше смущение, послушайте о случае, происшедшем на моих глазах некоторое время тому назад.

Дервиши обрадовались его словам и вознесли молитвы во здравье шаха.

Озодбахт начал говорить:

— После кончины отца я воссел на султанский трон и стал полновластным и могущественным правителем. Румское государство, словно воск, я вставил в свое кольцо власти. Через некоторое время в наш вилоят прибыл некий бадахшанский торговец. Он привез с собой множество драгоценностей и прекрасные шелка. Как только весть о нем дошла до нас, мы пригласили его к себе. А позвали мы его за тем, чтобы через него узнать о нраве, владениях, характере и мощи каждого шаха той или иной страны. Как только торговец вступил во дворец, он преподнес нам свою шкатулку с драгоценностями в качестве подарка. Открыв шкатулку, я увидел сверкающий рубин, весом в три золотника, подобного которому я не видел в отцовской сокровищнице, о таком я даже и не слышал. Поэтому подарку я очень обрадовался, оказал должное уважение и почет тому человеку, подарил ему роскошную одежду и велел освободить его от пошлин.

Торговец некоторое время пробыл у меня. Это был умудренный жизнью, красноречивый и знающий человек. Я многое почерпнул из его бесед. Закончу рассказ о нем тем, что рубин мне очень нравился, и я считал его бесценным, часто в присутствии гостей брал его в руки, восхищался им, показывал его каждому и гордился им. Это продолжалось до того дня, когда во дворец явились посланцы многих стран, чтобы поприветствовать меня. В их честь я собрал ученых и знатных людей страны. Каждый сел на свое место, выстроились в ряд служители и есаулы и начался шахский пир. И тут по привычке я потребовал принести тот рубин и, взяв его в руки, начал восторгаться им. Европейский посол вдруг улыбнулся. У меня был мудрый везирь, он служил еще моему отцу. Увидев это, он, выказав свое уважение и готовность всегда быть полезным, вознес молитвы и сказал:

— У меня есть одно пожелание, если будет дозволено, я выскажу его.

Я сказал:

— Говори.

И он произнес:

— Высокочтимому падишаху — предводителю мира — нехорошо перед своими и чужими так восхвалять кусок камня, если даже он бесподобен. И дело еще в том, что этот камень не настолько уж и ценен, ибо достоверно мне известно, что некий торговец из Нишапура в Хорасане двенадцать камней, каждый весом в семь золотников, вставил в ошейник своей собаки.

Такое пренебрежение разгневало меня. Я решил, что эти россказни о хорасанском купце — ложь, поэтому, рассердившись на везиря, велел его казнить, а имущество разграбить. Но европейский посол заступился за него и сказал:

— У меня к вам просьба, многочтимый падишах, скажите, пожалуйста, чем провинился этот старец?

Я ответил:

— Есть ли более тяжкий проступок, чем явная ложь. Он спросил:

— Как вы узнали, что он лжет? Я ответил:

— Уму непостижимо, чтобы какой-то базарный торговец, который душу не пожалеет за одну таньга, мог вправить и ошейник своей собаки двенадцать камней, каждый несом в семь золотников.

Посол поклонился и сказал:

— О владыка, да пусть возрастет твое величие! Каждое слово, которое ты слышишь, имеет вероятность и в каждом вымысле возможна правдивость. Может, этот рассказ и правда, но тебе кажется ложью. А так как неясно правду он говорит или лжет, казнить старого подданного нехорошо. Нужно ценить его прежние заслуги. Великие повелители прошлого тюрьмы и темницы построили для того, чтобы, рассердившись на когонибудь или заподозрив кого-нибудь в провинности, на несколько дней сажать их туда, пока не пройдет гнев или не выяснится невиновность человека.

Слова этого мудрого человека удержали меня от казни везиря.

Я сказал:

— Ну что ж, послушаюсь твоего совета и воздержусь казнить его и посажу на год в зиндан. Если его слова окажутся правдой, освобожу его, если же нет — сам знаю, что с ним делать.

Посланник поклонился и замолчал. Везиря отвели и заточили в темнице. Когда эта весть дошла до дома везиря, домочадцы его подняли крик и плач. У этого везиря была восемнадцатилетняя дочь, образованная, одаренная, умная и сметливая. Везирь построил для нее возле своего замка отдельный дом. Девушка проводила время в играх и развлечениях с детьми высокопоставленных лиц и красавицами-служанками. В тот день она тоже была занята весельем. Вдруг пришла ее мать с распущенными волосами, плачущими очами, с обнаженной головой, бьющая себя в грудь и вопящая. Она подошла к девушке и, ударив ее обеими руками по голове, сказала ей:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Манъёсю
Манъёсю

Манъёсю (яп. Манъё: сю:) — старейшая и наиболее почитаемая антология японской поэзии, составленная в период Нара. Другое название — «Собрание мириад листьев». Составителем антологии или, по крайней мере, автором последней серии песен считается Отомо-но Якамоти, стихи которого датируются 759 годом. «Манъёсю» также содержит стихи анонимных поэтов более ранних эпох, но большая часть сборника представляет период от 600 до 759 годов.Сборник поделён на 20 частей или книг, по примеру китайских поэтических сборников того времени. Однако в отличие от более поздних коллекций стихов, «Манъёсю» не разбита на темы, а стихи сборника не размещены в хронологическом порядке. Сборник содержит 265 тёка[1] («длинных песен-стихов») 4207 танка[2] («коротких песен-стихов»), одну танрэнга («короткую связующую песню-стих»), одну буссокусэкика (стихи на отпечатке ноги Будды в храме Якуси-дзи в Нара), 4 канси («китайские стихи») и 22 китайских прозаических пассажа. Также, в отличие от более поздних сборников, «Манъёсю» не содержит предисловия.«Манъёсю» является первым сборником в японском стиле. Это не означает, что песни и стихи сборника сильно отличаются от китайских аналогов, которые в то время были стандартами для поэтов и литераторов. Множество песен «Манъёсю» написаны на темы конфуцианства, даосизма, а позже даже буддизма. Тем не менее, основная тематика сборника связана со страной Ямато и синтоистскими ценностями, такими как искренность (макото) и храбрость (масураобури). Написан сборник не на классическом китайском вэньяне, а на так называемой манъёгане, ранней японской письменности, в которой японские слова записывались схожими по звучанию китайскими иероглифами.Стихи «Манъёсю» обычно подразделяют на четыре периода. Сочинения первого периода датируются отрезком исторического времени от правления императора Юряку (456–479) до переворота Тайка (645). Второй период представлен творчеством Какиномото-но Хитомаро, известного поэта VII столетия. Третий период датируется 700–730 годами и включает в себя стихи таких поэтов как Ямабэ-но Акахито, Отомо-но Табито и Яманоуэ-но Окура. Последний период — это стихи поэта Отомо-но Якамоти 730–760 годов, который не только сочинил последнюю серию стихов, но также отредактировал часть древних стихов сборника.Кроме литературных заслуг сборника, «Манъёсю» повлияла своим стилем и языком написания на формирование современных систем записи, состоящих из упрощенных форм (хирагана) и фрагментов (катакана) манъёганы.

Антология , Поэтическая антология

Древневосточная литература / Древние книги