Приключения юнкора Игрека

Все вновь зааплодировали, и Рудик, а вместе с ним и мама, синхронно раскланялись.

—Рудольф,— продолжил Сиропов,— успешно совмещает учебу с глубоким погружением в пучину творчества. Но, думаю, подробнее и интереснее о жизненном пути юного поэта, о его вылазках на Парнас расскажет его самый близкий друг—мама, Маргарита Павловна Крякина.

Микрофоном овладела мама Рудика и сказала, обращаясь к знаменитому сыну:

—Рудик! Детка! Не открывай ротик. Здесь холодно.

Потом она повернулась к залу и объяснила:

—Рудинька с детства рос болезненным мальчиком, страдал стафилококком, и поэтому ему нельзя простывать — очень хрупкое у него горлышко. Поэтому я и не разрешаю ему снимать пальто в этой стуже...

Хороша стужа!— подумал я.— Сама-то она довольствуется сарафаном.

Крякина полезла в сумку и достала толстую амбарную книгу — похожую я видел у школьного завхоза.

—А сейчас,— объявила Крякина,— я, с позволения Рудички, познакомлю вас с новыми его произведениями. Это так интересно... Так талантливо... Так смешно!.. Я их всем своим пайщикам в правлении читаю. И, уверяю вас, все хохочут до икоты. Да мне и уважаемый товарищ Сиропов не даст соврать, что Рудик — явление!

Сиропов кивнул, храня на лице каменное выражение. На таком лице скульптор мог бы высекать что угодно.

Крякина отворила журнал и, давясь от смеха, начала читать частушки. Все они были нам уже знакомы по «Полному собранию частушек...», хранившемуся в кабинете Сиропова. На сороковой частушке, где Рудик пытался увязать котлован под девятиэтажный кооперативный дом улучшенной планировки — с необходимостью тщательно продумывать каждый пункт годового плана работы дирекции школы, я не выдержал и крикнул:

— Крякина давай! Автора просим к микрофону!

Тут уже все затопали ногами и закричали:

—Автора! Автора!

Крякина, побледнев, отступила назад и щуплым своим тельцем закрыла Рудика от летевших в него увесистых выкриков. Наконец она пришла в себя и взволнованно выговорила в микрофон:

—Да-да!.. Мне понятно ваше законное желание услышать полюбившегося поэта, так сказать, живьем. Но поймите, детки, Рудику сегодня нельзя открывать рот. Врач ему прописал профилактическое молчание для укрепления голосовых связок... Если хотите — я включу для вас магнитофон. Вот, у меня здесь весь Рудинька записан... Двадцать девять кассет...— из бездонной сумки Крякиной выполз магнитофон.— Двое суток звучания!

Повисла тишина.

—Где электрик?— властно спросила Крякина.— Позовите радиста, нужен усилитель. Сейчас... Сейчас вы услышите Рудичку живьем...

Зал дружно затопал, отвергая магнитофон. Положение спас Сиропов, спешно выкрикнувший:

—Тихо! Переходим к следующему вопросу повестки. Тут накопились ваши заказы, и пока мама Рудольфа любезно знакомила вас с новинками его поэзии, сам Рудольф не терял времени даром и успел выполнить все ваши заказы. Разрешите огласить частушки, рожденные только что под сводами этого зала. Все они ярко отражают волнующие вас внутришкольные вопросы и проблемы, содержащиеся в записках. Можете использовать эти частушки на своих школьных вечерах, Рудольф шепнул мне сейчас, что дает вам на это свое любезное согласие...

Все притихли, и Сиропов, подвинув к себе гору листков, которые передал ему с самым равнодушным видом скорострельный Рудик, вдохновенно прочел:

Пилят на горе ольху,

Сыплются опилки.

Вот пусть овчарка сама и сдаст

Обнаруженные бутылки!

Без яичницы к обеду,

Как снежинка, упаду.

Принесу-ка я-ка в школу

Из дому сковороду.

Подружка моя.

Скоро будет лето,

А в кабинете зоологии пылесос

Чуть не слопал двух скелетов.

Я мысленно аплодировал Рудику. Он был просто феноменален. В шестидесяти трех четверостишиях он, можно сказать, в мгновение ока и прочно увязал все мыслимые стихии — грозы, ливни, цунами, Бермудский треугольник и Марианскую впадину, а также фауну и флору планеты, включая вымершие рептилии,— с заданиями на дом, пребыванием у доски и вызовами родителей в школу. Самое забавное, что все это было действительно смешно. Дочитав последнюю частушку, Сиропов устало сказал:

—Вот и все! До новых встреч! А нас с Рудольфом сегодня ждут любители поэзии еще в двух школах. Так что мы поспешим...

Гости поднялись со стульев, зашумел и зал. Но тут вдруг, перекрывая общий шум, раздался громкий голос:

—Минуточку!..

С заднего ряда поднялся тишайший наш Николай Алексеевич. Вот бы не подумал, что он может говорить так громко.

В чем дело, товарищ?— спросила Крякина.— Если вы по вопросу автографа, то Рудинька готов. Приятно, что такой пожилой человек тоже увлекается поэзией.

Вот именно! По вопросу автографа!— подтвердил Николай Алексеевич и стал быстро пробиваться к сцене. Взяв микрофон, он, заметно волнуясь, сказал: