Вообще, Симонов – фигура трагическая. Хорошо, конечно, что труппа Театра имени Вахтангова прилетела из Парижа и даже был задержан день похорон, чтобы все успели попрощаться. Но ведь все инсульты, инфаркты, раки не возникают на пустом месте, сами по себе. Симонов мучительно уходил из Вахтанговского театра, мучительно переживал свой уход. Наверное, что-то он не мог простить этим людям, которые не смогли его отстоять. Уйдя из театра, он остался жить в актерском доме, где все время сталкивался с теми, с кем работал бок о бок десятки лет… Все это не то что угнетало, а, надо думать, добивало человека, который был очень незащищенным. Все свои болезни он переносил на ногах, к врачам не обращался. А когда, наконец, обратился, было ясно, что уже поздно. Мне рассказывали, что врачи были поражены, сколько у него всего нашли…
А еще… Еще я помню, когда после изгнания в Россию вернулся Юрий Любимов (мы гуляли с Симоновым по скверу и встретили его), Евгений Рубенович заплакал и бросился к Любимову. И так они, обнявшись, долго стояли. Два Мастера, две Вселенные – Любимов, которого «ушли» из страны, который, как никто другой, мог понять Евгения Рубеновича, и бывший режиссер Театра имени Вахтангова – Симонов…
Секс
Секс – тоже талант, этому научить нельзя. Сексуальность – некая эманация, излучение изнутри, притяжение. На этом я построил концепцию спектакля «Милый друг» Мопассана. Получился очень жесткий спектакль. Жорж Дюруа (Александр Домогаров) – не только порхающий по всему Парижу из постели в постель, из будуара в будуар мотылек, он – наемный убийца из Алжира, на руках которого очень много крови. Попадая в столицу, он с невероятной энергией начинает карабкаться по карьерной лестнице. Как преуспеть? Он не очень образован, не очень умен, но это оказывается неважным, так как у него есть, пусть единственный, талант – секс…
Я поставил более семидесяти спектаклей и понимаю, что надо очень откровенно говорить о серьезных вещах. У человека есть две эволюции: духовная и сексуальная. От этого никуда не денешься. Сначала ребенок пишет: «Мама мыла раму», потом читает умные книжки, а к старости впадает в маразм. Так же и в сексе: мальчик с девочкой, играя на пляже в песочек, видят, что они разные, потом приходят первое чувство и желание иметь кого-то рядом, потом половое созревание, взрыв эмоций, величайший пик – возможность продления рода – и ужасное грустное затухание – климакс и импотенция. Очень смешно говорил Михаил Светлов. Когда с ним это случилось, он написал в своем дневнике: «Наконец-то я перестал совершать эти смешные телодвижения!..»
Всегда сложно выбирать актера на роль героя-любовника или актрису на роль героини. Может очень красивая в жизни актриса не выглядеть таковой из зрительного зала, а незаметная и невзрачная вдруг вспыхивает, и невозможно глаз от нее оторвать. На сцене одновременно могут находиться пятнадцать человек, а ты смотришь только на одного, только он тебя магнетически притягивает. Этому нельзя научить, как и обаянию. Это от Бога! Хотелось бы, конечно, чтобы было много красивых и гармоничных людей, чтобы в них совпадали интеллект и чувственность, красота внешняя и внутренняя. Но это бывает очень редко.
Однажды я прошел мимо и не узнал Настасью Кински – невзрачный маленький воробышек. Но это невероятный секс на экране, в каждом фильме она имеет постельную сцену. Это талант. А Сильвия Кристель («Эммануэль»), которой режиссер выстроил досконально все сцены – там плечо, там попка, – не актриса, так как глаза пустые-пустые, ничего там нет…
Секс помогает творчеству, потому что у актера вообще очень мало возможностей сбросить психологический стресс. По-настоящему хороший актер очень долго отходит после спектакля: он возвращается домой, а его всего крутит. Поэтому секс как способ снятия напряжения очень нужен. Но актеры – люди увлекающиеся, эмоциональные, тут же возникают любовные драмы и, как следствие, непомерные алкогольные возлияния. На что я всегда цитирую строчку из восточного мудреца Фирдоуси: «Довольствуйся желаемого частью – излишество ведет к несчастью». Актеры кивают в знак согласия, но делают все равно по-своему, в жанре антилогики. И это правильно. Как говаривал другой классик, настоящий актер – всегда немного «крейзи». Именно за это я так их и люблю.
С другими режиссерами
У меня нет проблем по этому поводу. Просто я считаю, что мы не вправе обсуждать работу друг друга. Режиссер по определению – одинокий волк. Не случайно у Марка Захарова когда-то ничего не получилось с созданием режиссерской ассоциации, которая дала бы нам какой-то юридический статус. Сейчас полное беззаконие. Огромное количество своих мизансцен я узнаю в других театрах. Но, как я уже говорил, считаю: если у тебя появились эпигоны – значит, ты состоялся в искусстве.
Родители