Приключения режиссера

В театре все определяет режиссер. Если говорить об открытиях ХХ века, то их наберется не так уж и много – генетика, космос и… профессия режиссера. Это Константин Сергеевич Станиславский придумал, что режиссер – не тот, кто просто разводит актеров по сцене – «Вась, ты иди туда, а ты, Петь, вон там постой…». Сейчас уже понятно, что режиссура – некая магия, тайна. Мы элементарно конкурируем с Фрейдом, Юнгом… Тоже влияем на психику людей. Мне даже священники иногда разрешают не соблюдать пост, потому что все время работаю на перегрузках. Они говорят: «Мы же занимаемся общим делом – влияем на души и умы людей». Кстати, в спектакле «Игра в жмурики» я все время говорил актерам: «Братцы! Не надо бояться грязи внешней, куда страшнее грязь внутренняя». Вот об этом все мое творчество, мои спектакли. В финале всегда есть нравственный выход, свет и Любовь…

В пьесах Чехова, как говорится, пять пудов любви, они очень сексуальны, но и очень закодированы. Он сам был туберкулезником, а туберкулез – это гиперсексуальность, это физиологическая завязка. Для меня очень важно знать все о личной жизни писателей, художников – это многое объясняет в их произведениях. Огромное количество актерских исповедей, рассказов, личных ощущений, узнаваемых мною на репетициях, я никогда в обычной жизни не стану использовать. Я это впитываю, потому что должен «пустому» актеру что-то подсказать и напомнить из его же эмоциональной памяти, чтобы он это разбудил, разбередил и очень точно сыграл. Часто смотришь на актера, и видно: он не понимает, что играет. Должен быть элемент автобиографичности и прорастания. Иногда я нахожусь с актером в отношениях «больной – психоаналитик». Еще никто не проанализировал природу актерских комплексов, что, по-моему, самое любопытное и трудное. Чем крупнее звезда, тем больше комплексов! Этот статус обязывает быть всегда в форме и на высоте, но отсюда психические сдвиги…

В своих постановках я использую режиссерско-врачебный прием «от шока к релаксации». Вахтангов говорил: «Есть содержание, пьеса есть, но форму всегда надобно нафантазировать». Для меня качели «шок – релакс» как раз и являются той высокой формой. Зритель идет в театр, чтобы испытать те ощущения, которых у него нет в обыденной жизни. Например, дефицит любви очень многими восполняется в театре. Отсюда и поклонницы, цветы, дежурства у служебного входа, фотографии…

Я и свою жизнь режиссирую. И от этого схожу с ума, потому что эмоции как бы настоящие, человеческие, а счетчик уже включен и все отмечается. Это страшно, на самом деле, так говорить, но у меня мозги так устроены…

Я все время на виду, и кому-то это не нравится! Завидуют, наверное. Требования к себе не снижаю, как работал – так и работаю. Как шел закусив удила – так и иду. Режиссура ведь – это всегда вопреки, какой бы режим ни был на дворе. Но, честное слово, когда делал в училище «Цену» Артура Миллера, ни о каком скандале не думал – пьеса-то гениальная! Но в то время Миллер был у нас запрещен – вот и нарвался: диплом не засчитали…

Я считаю, что величайшее искусство – умение вытряхнуть зрителя из обывательского мирка! Это серьезно. Запад на этом выстраивает промоушен многих явлений. А у нас воспринимают сочиненный скандал как нескромность. Сейчас эта история начинает отмирать. К счастью.

Еще я никогда не отказываю мастерам в бенефисе, даже если это идет вразрез с моим режиссерским амплуа (у режиссеров, как и у актеров, есть амплуа…). Потому что боюсь пропустить уникальную энергетику Мастера.

Меня раздражает – и в профессии, и в жизни – отсутствие профессионализма. В свое время, когда появились деньги, в театр (как и в кино) хлынул поток дилетантов. Это только кажется, будто режиссура – очень простое дело. Стоит только выучить реплики, сказать актерам, кто из какого угла выходит, – и спектакль готов. Неправда! Режиссер по-настоящему виден только на уровне концепции, а в это входит и распределение ролей, и выбор сценографии, и музыкальный ряд, и атмосферный ряд, и еще сотня сакральных вещей…

Часто начинающие режиссеры не занимаются делом, а только рассуждают на определенные темы! Эрудитов не счесть, многие замечательно образованны, владеют не одним иностранным языком, но абсолютно ничего не понимают в театре. Театр – это вечные кровь, пот и слезы актера. Так было всегда, и в начале XXI века режиссер – это либо актерский мучитель и диктатор, либо творец некоего невербального процесса, в который втягиваются актеры, а потом зрители. Последнее – самое главное.

Как говорил Анатолий Эфрос, нет понятия «хороший» спектакль или «плохой», есть спектакль «живой» или «неживой». Живой – это уникальная атмосфера, энергетика. И сразу понятно, скучно зрителю или нет…