Приключения режиссера

У меня есть один критерий: актер должен быть мне интересен в жизни, я должен испытывать магнетическое воздействие его личности, и неважно, какой бы ни был у него характер. Мне любопытен актер во всех его проявлениях. Если мне неинтересно, как актер садится в машину, пьет кофе, звонит по телефону, берет в долг, прощается с любимой девушкой или как актриса делает макияж, – в свой спектакль не приглашу. Я люб-лю актеров такими, какие они есть. Больше того, я даже люблю актеров самых странных, с комплексами, и не люблю покладистых, мне они – как режиссеру – неинтересны.

Я актерам прощаю то, что в театре называется «фирменное актерское блюдо – понты в сметане». Все актерские капризы – а один Смоктуновский или Аросева чего стоили! – искупаются мерой таланта. И не может настоящий талант быть послушным. Покладистый актер мне даже скучен. Я обожаю работать с невыносимыми актерскими характерами. Актерская данность – дело крайне специфическое, и не каждый актер способен сразу выдать нужный мне результат. Я не из тех режиссеров, которые кричат на актеров, бросают пепельницы…

И у меня есть принцип: никогда не показывать актеру в лицах… Если он просто меня копирует, это кратчайший путь к тому, что он будет скучать на сцене. А ведь ему предстоит сыграть сотый спектакль, как первый! И еще: я всегда отпускаю актера на любые съемки… Но обратно иногда потом не беру. А вообще, высший пилотаж для меня, пилотаж режиссерской работы – когда удается проникнуть в подсознание актера и он мне, сам не замечая, рассказывает то, что я ему когда-то поведал, но уже как свое, обросшее плотью. Очень важно заставить актера существовать именно в том психологическом режиме, который тебе необходим. Доказать ему, что твое решение единственно верное.

В отношениях актера и режиссера всегда есть тайна. Мистика, сговор. Актер должен настолько верить режиссеру, чтобы становиться в каких-то вещах его «вторым я». Мои отношения с актером носят романный характер. Это, конечно, обольщение: первое знакомство, ухаживание друг за другом, влюбленность…

И как апогей этой любви рождается третий человек – роль, образ. Это происходит в каждом спектакле. Я влюбляюсь в своих актрис, но это никогда не выходит за рамки служебных взаимоотношений. Я сигнализирую им, выбрасываю маячки своего расположения к ним. Мне приятно отметить их новую прическу, оценить красивое платье, отпустить лишний раз с репетиции покурить или выпить кофе. Здесь у меня этакая «бескорыстная корысть», потому что в состоянии любви каждая женщина даст больше. Правда, потом, когда приходит расставание…

Я понимаю, что многие наши великие актеры, и особенно актрисы, если и не страдают потом, то испытывают душевный дискомфорт. А я расстраиваюсь из-за претензий, ревности и обид: «Ну вот, забыл. Была нужна для спектакля – звонил по сто раз в день, а сейчас пропал… Ты актрису N стал любить больше!» Это сложная тема… абсолютно фрейдистского порядка…

Вообще я стараюсь максимально раскрепостить актера во время работы, потому что знаю по собственному опыту: атмосфера репетиций переходит в атмосферу спектакля. Скажем, «Мой бедный Марат» Арбузова (Домогаров – Ильин – Кузнецова) вообще весь замешан на любви. Без нее не возникло бы той концепции любви втроем, которая существовала в пьесе и никогда не вскрывалась…

Иногда люди, не сталкивавшиеся со мной в работе, обвиняют меня во всех смертных грехах. Поверив слухам, что Житинкина интересует лишь успех, они почему-то думают, что артисты для меня – марионетки, которых можно использовать так, как заблагорассудится. Но разве может человек, окончивший актерский факультет, так относиться к актерам? Не может. Я действительно всю актерскую кухню проверил на себе, на своей шкуре, и знаю: более закомплексованных существ в жизни просто нет. За выживание в этой мучительной профессии приходится расплачиваться собственной нервной системой, часто терпеть невыносимое. Бывает, например, актеров-мужчин пренебрежительно осуждают за присутствие чего-то женского, забывая, что даже у самых брутальных из них профессия провоцирует нарциссизм: обычный мужчина не смотрится в зеркало столько раз на дню. Конкуренция развивает в актерах-мужчинах чувства, больше свойственные женщинам. Иногда это приобретает уродливые формы, но это уже – по части психоаналитика…

Досужие языки многих осуждают за тяжелый характер. Со мной работали и работают актрисы, которые считались трудными: Касаткина, Терехова, Гурченко, Полищук, Быстрицкая, Талызина, Голубкина… Говорят: «Они съедали режиссеров…» Извините, они съели посредственность и серость, они просто не хотели терять время, они ценили жизнь и себя в искусстве (извините, Константин Сергеевич).