Приключения Ромена Кальбри

Карандаш художника ловил все его движения, и в результате получилась пресмешная карикатура, глядя на которую, мы хохотали до слез.

Это не понравилось жандарму. Он подошел к нам.

– Виноват, – сказал он, – вы, кажется, меня хорошо рассмотрели, а теперь я хотел бы рассмотреть вас.

– Вам никто не мешает, – ответил художник, убирая рисунок в папку, – не стесняйтесь, пожалуйста: я вас рассматривал как художник, а когда вы, в свою очередь, посмотрите на нас, мы будем квиты.

– Вы прекрасно понимаете, что я спрашиваю ваш паспорт. Служба обязывает меня спросить у вас документы, поскольку мы встретились на большой дороге.

Не отвечая жандарму, Люсьен Ардель обратился ко мне:

– Ромен, возьми в саквояже паспорт – он лежит рядом с табаком – и покажи его господину жандарму.

– Из уважения к вашей должности, – обратился он к жандарму, – я бы хотел преподнести его вам на серебряном блюде, но во время путешествия не все можно сделать, что хочется, к тому же у Ромена нет перчаток. Но поскольку их нет и у вас, то мы с вами снова квиты.

Жандарм понял насмешку. Он покраснел, кусая губы, надвинул шапку и, чтобы скрыть смущение, начал читать:

– Мы… предписываем начальству городскому, сельскому и военному пропускать свободно проходить и останавливаться господину гм… гм… господину Арделю Люсь-ену, ху-ху-дож-нику… – тут он долго затруднялся прочитать, потом, набравшись храбрости, продолжал: – …художнику-пейзажисту. – Потом он пробормотал еще что-то и возвратил мне паспорт.

– Хорошо, – сказал он с важностью.

Он уже повернулся, чтобы уйти, спеша прекратить разговор, который стеснял его, как вдруг Люсьену Арделю пришла несчастная мысль остановить его.

– Виноват, господин жандарм, вы пропустили одну существенную деталь в моем паспорте, за которую я заплатил в свое время два франка.

– Что же это?

– А то, что вы должны мне покровительствовать и помогать.

– Ну, и что же?

– Да то, что я хотел бы знать, в качестве кого я имею право шататься по большим дорогам?

– А в качестве того, что у вас прописано в паспорте.

– Значит, в качестве художника-пейзажиста?

– Конечно, ведь это ваша профессия.

– Пожалуйста, не можете ли вы объяснить, что мне можно и чего нельзя при моей профессии?

– Что же вы хотите, чтобы я учил вас вашему ремеслу?

– Моему ремеслу? Нет, но я хотел бы, чтобы вы меня поняли: я для вас художник-пейзажист, ведь так?

– Да.

– Хорошо; в двух милях отсюда я встречаю вашего собрата, он у меня спрашивает паспорт. Могу же я что-нибудь сделать, что не позволяется человеку моей профессии, и он меня арестует.

– Что же вы хотите?

– Так вот, я бы хотел знать, что я могу делать и что мне запрещено.

Крупные капли пота катились по красному лицу бедного жандарма, он видел, что над ним смеются, и боялся сказать какую-нибудь глупость. Наконец он не выдержал и рассердился:

– Вы слишком далеко зашли в своих оскорблениях должностных лиц, вы не мальчик, чтобы не знать своих обязанностей. Для вас не ясно, что вам можно. Я вас задерживаю. Извольте следовать за мной. Идемте к мэру, вы с ним объяснитесь. А этот? – Он указал на меня. – О нем ничего не прописано в паспорте. Там узнают, кто он такой. Я требую, чтобы вы следовали за мной.

– Значит, вы меня задерживаете как художника-пейзажиста?

– Вы задержаны, потому что я вас задержал. Повинуйтесь, все равно я вас арестую.

– Ну, что же, идем. Если мэр похож на вас, для меня день не пропал даром. Идем, Ромен, возьми саквояж. Господин жандарм!

– Что еще?

– Свяжите мне руки и выньте саблю. Уж коль я арестован, то хочу, чтобы все было по первому классу.

Я был далек от того, чтобы разделять веселость художника, и находил, что было бы лучше, если бы он молчал. Слова жандарма: «…а этот… там узнают, кто он…» – до сих пор отдавались в моих ушах. Конечно, меня ищут, а теперь найдут и отошлют к дяде.

Люсьен Ардель шел по дороге впереди жандарма и пел. Жандарм шел за ним на расстоянии четырех или пяти шагов, а я – за жандармом. Неподалеку от деревни находился лес, через который мы должны были пройти: дорога была прямая, и никого не было видно вокруг.

Едва мы прошли несколько шагов по лесу, как я уже решил свою участь. Я предпочитал отдаться на волю всяких случайностей, чем быть узнанным и отправленным к дяде в Доль. К счастью, саквояж не был привязан на моей спине, я нес его в руках. Я замедлил шаги и, бросив саквояж, одним прыжком перескочил канаву; жандарм обернулся на шум, но я уже был в лесу.

– Остановитесь! – кричал он мне.

– Не бойся, – кричал Люсьен Ардель, – мы еще посмеемся немного.

Я не мог ничего ему ответить, только крикнул: «Дядя!.. Спасибо!.. Прощайте!..»

Я бросился бежать через лес. Преследовали меня или нет, не знаю, – я бежал, не оборачиваясь. Я чувствовал, как меня били по лицу ветки деревьев, шипы царапали руки и рвали на мне одежду, но я летел без оглядки, как сумасшедший. Вдруг почва исчезла под моими ногами, я покатился в яму и очутился на дне оврага в чаще терновника, откуда не было видно даже неба.