– Эй!
– Сквозь пласт страха прорезался его голос. – Это я, слышишь? Всё будет хорошо. Просто подай голос, ладно?
Я замер на пару секунд, вслушиваясь, а потом, зашёлся новой волной истерики. Я запрокинул голову и громко заплакал. В ушах звенело, горло болело, по щекам катились крупные слёзы.
– Я здесь, я здесь. Всё хорошо.
Томас подскочил к краю прогнивших досок, не обращая внимания на их предупреждающий скрип, я смотрел на него снизу, даже немного успокоился: плач сошёл на периодические спазмы горла и всхлипы. Брат положил фонарик, так что его свет частично освещал и недра дыры в полу. Рука Томаса потянулась вглубь, он сильно нагнулся вперед. Кончики его пальцев дрожали.
– Давай. Ещё немного.
Он наклонился сильнее, от чего пол снова заскрипел, опора под палками, на которых он сидел, затрещала. От этого звука меня снова пробрал дикий страх, но, на удивление, я только шире раскрыл глаза, обошёлся без новых слёз и истерик. Я слегка подпрыгнул, преодолевая боль, и ухватился за его руку. Он быстро подтянул меня наверх, прижал к себе и отскочил в сторону от дыры в полу. Я прижался к нему так сильно, как только мог и снова заплакал в голос. Рыдания, должно быть, разнеслись по всей округе. В тот день Чудовище лишилось своей жертвы. Грязное и тёмное чрево осталось пустовать.
– Всё хорошо. Всё в порядке.
– Томас прошептал это, коснувшись губами моей макушки. – Я здесь, слышишь? Я рядом, всё уже в порядке.
Его пачкала грязь, кровь и детские слёзы. Томас, шепча, что всё уже хорошо, снова прижался губами к моей голове и, наплевав на включенный фонарик, понёс меня подальше от заброшенного дома…
Виски сжимала ноющая боль, а сердце сильно бухало в груди, будто ему там резко стало тесно. Ещё один лоскуток моей жизни вырвался наружу, но от этих воспоминаний я был готов лезть на стену, потому что никто из свидетелей этого происшествия не знал, во что вырастет этот ребёнок.
Не хотелось бы, чтобы каждый отрывок старой жизни возвращался к своему правообладателю с такой адской болью. Я понимаю, ничего не получить без боя, но, боюсь, я в таком случае умру раньше, чем планирую. Замок звонко щёлкнул, в кабинет вошла Фиона и следом Скотт. Без лишних вопросов о том, что я делаю на полу, они усадили меня обратно на кушетку. То есть Скотт усадил, а Фиона посмотрела на меня с настоящей жалостью. Даже знать не хочу, что за мысли пронеслись тогда в её голове, потому что глаза её выражали настоящую скорбь. Хотелось рявкнуть, что мне не нужна жалость, сострадание и уж тем более утешительные объятия, но мама наверняка говорила мне, что врать нехорошо.
– Раздевайся до нижнего белья.
Интонация у Фионы была, как у командира взвода. Такое невинное лицо с серым замученным взглядом и такая жесткая интонация. Она хотела покончить с этим быстрее.
Я резко выдохнул, поднялся и принялся послушно выполнять её указания. Хуже уже всё равно не будет. Я подобный позор сегодня уже пережил. Так что ничего нового. Когда все оставшиеся элементы костюма висели на спинке стула, а я стоял только в нижнем белье, Фиона не сдержала сдавленного оха, прижав руку к грудине. Она поняла, что дыры на щеке – не самое страшное.