Я закатил глаза. Сколько драмы, просто поразительно. Он меня почти заинтриговал.
– Вы можете бояться и не хотеть этого. Но я в вас верю. – С притворным воодушевлением говорил он. – Каждый раз, включая телевизор, я жду, когда на арену выйдет кто-то из вас. – Начальник лагеря замер и хищно улыбнулся. – У вас есть ещё полчаса перед завтраком, надзиратели предупредят тех, кто едёт сегодня на Ямы.
Вот оно что. Ямы, самое важное событие года за периметром. Бои разного типа с правилами и без них. В закрытых пространствах, с ревущей толпой болельщиков, всё в лучшем виде. Владельцы чемпионов, ставки, бешеные суммы, ажиотаж вокруг победителей и яркие расправы над проигравшими. Казни и костры всем давно наскучили, и мир решил сделать убийство более изощрённым – превратил его в зрелищное шоу. И теперь энному количеству заключённых было суждено покинуть корпус и отправиться рвать глотки на арене.
После объявления и посещения душевой я шёл обратно в свою камеру и тихо надеялся, что дурное предчувствие меня подводит. В конце концов, до завтрака оставалось всего две минуты, безопасность была в ста двадцати секундах от меня. Общий зал и сто пять секунд, лестница и девяносто две секунды, площадка перед дверью камеры и…неважно, потому что в этот момент тяжёлая рука упала на моё плечо. Мышцы будто сковало, в животе разлилась холодная пустота.
– За что? – Голос у меня неожиданно сел, стал сиплым. Я точно знал, что не хочу туда.
– Чего? Прости, не слышу. Ты можешь повторить? – Ему весело, а мне даже не хотелось его ударить, потому что вся злость резко трансформировалась в животный страх.
– За что? – В животе надломился стрежень, в тот момент не получалось язвить или колко отвечать.
– За погибших. – Припечатал Моррис, и мир пошатнулся. – Ты не заслужил свободы. Ты даже жизни не заслужил. А теперь рвёшься покинуть периметр. Но кто-то же должен восстановить баланс, да? – Он прохрипел последнее слова практически мне на ухо. – Но мне стоит отдать тебе должное: если бы ты не набросился на меня тогда, в своей камере, заявку на бои в Ямах не одобрили бы. Ты сам развязал мне руки.
Хватка исчезла, когда Моррис толкнул меня вперёд. На завтраке все сидели тихо, почти никто не осмеливался даже шептать. Будто громкий разговор мог что-то изменить. Рубин и Джек подошли ко мне ближе концу дня, сестрички выразили мне соболезнования и пожелали удачи. Сами они оставались в лагере на ближайший сезон, но их мучители тоже были выбраны в качестве жертв на Ямы. Это вызвало у меня нездоровую радость. Я мог хотя бы немного позлорадствовать.
Мы стояли в ряд, ровной линией, глядя друг другу в затылок. Запястье знакомым холодом сжимали наручники, цепи от которых тянулись от одного заключённого к другому. Приказано смотреть в пол, молчать и ждать, пока один из солдат прокричит номер. Услышишь свой – кричи в ответ. После пересчёта нас ровным строем вывели из стен лагеря. Не так я хотел снова покинуть периметр. Каждый шаг сопровождался звонким бряканьем цепей, чьими-то не то ругательствами, не то молитвами. Может быть, эти две вещи совмещали. Уже на выходе из здания стало заметно, что ноги заплетаются, едва удаётся их переставлять на раскаленном песке.
Цепи громко забренчали, когда я не удержался на ногах. Упал на колени, громко и грязно выругавшись. Если бы можно было умереть прямо там, то я бы умер. Но солдаты придерживались другого мнения. Двое из них рывком поставили меня на ноги. Транспортировка продолжилась.
***
После длительной поездки в грузовиках мы оказались на бетонной площадке, огороженной забором. Там было большое скопление народа, надзиратели, охрана лагеря, сотрудники Ям. Учёты, отчёты, незнакомые термины – всё смешалось в единый гул. Нас проводили через досмотрщиков, они искали наши номера в писках, потом ставили на внешней стороне ладони печать. Моя была двойкой.