Принц Шарль-Жозеф де Линь. Переписка с русскими корреспондентами

Ну что же, мой дорогой посол, все закончилось так, что щепетильность князя[1355] пострадала менее, чем его рука, получившая сильный, но не опасный удар саблей. Я видел, как он шел с улыбкой его получать, и вижу его улыбку, когда ему делают перевязку, хотя ему очень больно. К счастью, он потерял много крови. Рану не надо расширять, она глубокая, но крупные артерии не задеты. Он долго не сможет писать и поручает мне сообщить Вам касающиеся его новости. Хирург все же опасается воспаления и не разрешает ему отправиться в путь.

Принц де Линь А. К. Разумовскому, Теплице, октябрь 1804 г.[1356]

Мне ведомо, дорогой посол, какому риску я подвергаюсь перед лицом ревнивого мужа и посланника, обязанного вскрывать письма. Но все же рискую посвятить одно любви, а другое — дружбе, сим двум разноперым грабителям.

Поскольку в Европе нет никого, кроме Вас, кто понимал бы, что ему говорят, изложу Вам мой взгляд на политику, с тем большей легкостью, что Вы не скажете мне, прав я или нет.

Басня, которую я сочинил вчера в лесу, подстерегая вальдшнепа, объясняет мой образ мыслей: но я полагаю, что надо будет переждать зиму, прежде чем три двора примут их, и что ежели возникнет малейшая видимость сего, то уже будут предупреждения со всех сторон.

Полоумный король Швеции[1357] говорил мне по своему обыкновению о рыцарстве, а я сказал ему: «Если бы подлинные императоры[1358] и короли встретились, протянули друг другу руки и сказали: „Слово дворянина, мы не покинем друг друга и никогда не станем советоваться с нашими министрами“, то император-тигр был бы раздавлен». Австрия и Пруссия под видом маневров и смотра войск на их границе должны были бы, но так, чтобы о том не догадывались ни в кабинете министров, ни в столице, по одной лишь команде, данной генералу, командующему войсками, атаковать французов, которые не успели бы сплотиться, и оттеснить их от Ганновера до Рейна силой пруссаков, а от Базеля силой австрийцев, дабы пали Верхний Эльзас, Майнц и левый берег, что случилось бы ранее, чем английская армия смогла бы прийти им на помощь.

Если будут говорить о союзе, коалиции, посылать курьеров, посредников, писать, рассуждать, хладнокровно горячиться в обществе об опасности, грозящей Европе, то она погибнет. Маленький Карл Великий[1359]

поставит трех курфюрстов — Баденского, Вюртембергского и Баварского[1360] — во главе батальонов, соединит их войска со своими, возьмет Линц и т. д.

А на другом фронте — марш-бросок до стен Магдебурга и помощь Померании, прежде чем подойдут ваши войска. Дай бог, чтобы ими командовал не Константин[1361]. Священное слово «решительность», столь оскверненное, столь часто произносимое теми, у кого ее не хватает, должно одновременно привести в движение четыреста тысяч солдат.

Мне скажут, что надо заготовить склады. Часто те, кто умеет жить, не умеют умирать. Повсюду обеспечивают себя за счет реквизиций, за счет того, что отбирают, если не отдают.

Если лагеря на границах, даже под видом смотра войск для введения нового устава, смогут встревожить Наполеона, то весной можно было бы, не привлекая внимания, усилить гарнизоны Линца, Браунау, Вероны и Падуи, а также прусские гарнизоны в Магдебурге и Хальберштадте, и два наших двора, поддержанные, воодушевленные, ободренные, освеженные, даже пришпоренные Вашим, уничтожат наконец двор и поддельную империю этого Arlechino finto principe

[1362].

Армфельт[1363], еще больше сводящий с ума своего Дон Кихота из Ламанчи[1364], сына Дон Кихота Ломаки[1365]

, не имел успеха в Берлине. Король[1366] сказал ему: «Давненько Вас здесь не было». «Да, ответил швед, с тех пор, как Ваше Величество упали с лошади».

Не отвечайте мне, дорогой посол. Я уезжаю с принцем Людвигом и его сестрой Радзивилл[1367] на неделю в Берлин, а Вы приезжаете через три недели или месяц. Остаюсь с Вашей душкой, Вашей Элизой. Мы любим Вас, как она. Мы будем полностью в Вашем распоряжении, когда Вам понадобимся. Вы будете приходить как-нибудь вечером повидать нас. Вам известно, дорогой посол, о моей нежной и вечной привязанности.

Теплице, сего октября 1804.

Из предосторожности: моя басня сочинена неким эмигрантом. Я сказал, что мне ее прислали.

Иосиф Михайлович де Рибас / Дерибас (дон Хосе де Рибас-и-Буйенс; 1749–1800)