Принц Шарль-Жозеф де Линь. Переписка с русскими корреспондентами

12) Вверяю судьбу свою праведному судье, которого на сей случай изберут.

NB. Само собой разумеется, что покорюсь любому решению, какое он вынесет, и приму его с радостью.

Принц де Линь. Портрет покойной государыни Ее Величества Императрицы Всероссийской [1797][585]

Екатерина Великий (надеюсь, что согласится Европа с сим именованием, какое я ей присвоил), Екатерина Великий преставилась[586]. Страшные эти слова с трудом произнести можно. Вчера не сумел бы я их вывести; но сегодня стеснение одолею, чтобы ее изобразить, как должно.

Сей набросок ее черт или, вернее сказать, все сии маловажные черты на звание анекдотов не притязают: только для того их здесь привожу, чтобы ее портрет хоть сколько-нибудь сходный набросать; вот что мне на ум приходит нынче, когда стремлюсь сердце, сим ужасным происшествием уязвленное, чем-либо занять.

Фигура ее известна по картинам и реляциям и почти повсюду воспроизведена достоверно. Еще шестнадцать лет назад была она очень хороша собой[587]. Заметно было, что скорее красива она, чем миловидна; величие чела ее смягчали глаза и приятная улыбка, но чело было всего красноречивей. Не стоило Лафатером быть[588], чтобы на нем прочесть, точно в книге, гений, справедливость, правоту, отвагу, глубину, ровность, кротость, спокойствие и твердость; широкое сие чело обличало богатство памяти и воображения; заметно было, что в сей голове для всего есть место; подбородок слегка заостренный вперед не слишком выдавался, но и втянут не был и вид имел благородный

[589]. Правда, овал лица обрисован был нечетко, но не мог не нравиться бесконечно, ибо на устах прямота и веселость обитали. Надо полагать, была она некогда свежа и с красивой грудью: впрочем, не в ущерб талии, тоненькой и хрупкой; но в России быстро женщины полнеют. Была она опрятна, и когда бы не стягивала волосы слишком туго, а позволила им свободно падать, имела бы вид куда более привлекательный.

Не заметно было, что она малого роста[590]; сказала мне однажды очень неторопливо, что отличалась прежде чрезвычайной живостью, — однако ж в сие поверить не было никакой возможности. При входе в гостиную неизменно делала по-мужски три русских поклона: направо, налево и вперед. Все в ней размеренно было и продуманно. Искусством слушать владела в совершенстве, а ума имела столько, что даже когда думала о другом, казалось, что все слышит. Никогда не говорила ради того, чтобы говорить, а тех, кто с нею говорил, возвышала. Впрочем, у императрицы Марии-Терезии чар пленительных больше имелось: с первого взгляда всем угождала и всех покоряла: увлекалась сама желанием нравиться всем на свете, а изящество ее давало к тому средства более естественные.

Наша императрица восхищала. Российская производила поначалу впечатление менее сильное и покоряла постепенно.

Обе в том сходствовали, что даже при конце света, когда impavidas ferient ruinae[591], остались бы непреклонны. Великие их души от превратностей броня защищала: энтузиазм предшествовал одной и следом шел за другой.

Не будь Екатерина Великий женщиной, имей она возможность мужскими делами заниматься и все самолично видеть, повсюду бывать, во все подробности входить, не осталось бы в ее империи ни единого злоупотребления. В остальном же была без сомнения более великой, нежели Петр I, и никогда бы позорный прутский мир не заключила[592]. Напротив, из Анны и Елизаветы мужчины получились бы посредственные, но родившись женщинами, правили они не без славы[593]. Екатерина II их достоинства присоединила к другим, которые ее соделали не столько самодержицей, сколько созидательницей собственной империи. Политиком была несравненно более великим, нежели сии две императрицы; в отличие от Петра Первого, никогда на риск не шла и хоть воюя, хоть миротворя, из всех испытаний победительницей выходила.