Принцесса для Узурпатора

Я попрощалась с Диером и направилась по коридору вперед, к комнате Кэйко-сама. Шла и думала о том, как увижу папку — целый месяц не виделись! Надеюсь, он уже выздоравливает, ведь Кэйко-сама лечит его уже давно. Может мы даже успеем сбежать, а она нам поможет! Было бы здорово! Хорошая она тетка… Жаль только, что без семьи совсем. И как это она еще с ума не сошла за столько лет среди остроухих?!

Глава двадцать пятая. Горькая правда

Кэйко-сама дала мне ключ, и я устремилась к Подземелию так быстро, как только могла.

«Эй, Виктор! К папке идем!»

«Да знаю я, ты так не светись, а то еще заподозрят чего!»

«А мне все равно!»

Через какое-то время я уже передавала охраниику ключ, и тот возился с замком, открывая дверь.

— Отец, это я, Виктор! — прильнув к прутьям решетки, уставилась я в камеру, пока эльф поврачивал ключ в замочной скважине.

Отец сидел с растрепанными волосами на кровати. Его отстраненный, блуждающий взгляд (я еще не видела его таким) скользнул по моему лицу. Но вид у него был такой, словно он не узнал меня. Дверь щелкнула и с грохотом поползла в сторону, едва я успела убрать руки от решетки и сделать шаг назад.

Неуклюже задев остроухого, вошла внутрь. Отец же встал с кровати, чтобы меня поприветствовать. Он выглядел разбитым, бледным и изможденным в сиянии свечи из моего светильника. Его же свеча, тусклая, стояла на тумбочке в ногах кровати, и от нее остался лишь небольшой огарок.

Сердце у меня сжалось при виде его. Что за гадкая болезнь, что даже Кэйко-сама с ее чудо-лекарствами не может с ней справиться? Я подошла к кровати и, встав на одно колено, взяла сухую и жилистую руку отца в свои руки, в знак уважения прикладывая ее ко лбу. Он вновь опустился на кровать.

— Пап, ты как? — обеспокоенно глядя на отца, спросила я, хоть и видела, в каком он был состоянии.

Но я хотела, чтобы он сам сказал.

— Лисонька… Виктория… — он провел рукой по моим коротким волосам, и тяжелая ладонь опустилась мне на макушку.

Такой болезненный голос! Я вздрогнула от того, как папка меня назвал. И это прозвище, и имя казались чем-то из далекого прошлого, которое уже начинало потихоньку забываться.

— Кэйко-сама же лечила тебя? — спросила я.

Он вздрогнул, услышав имя, и побледнел еще больше.

— Лекарство?! — папка вскочил.

Я услышала, как тихо мяукнула кошка и, обернувшись, увидела, как животное переступило через порог и двинулось в нашу сторону. Черная кошка остановилась от меня на каком-то расстоянии и, лизнув лапу, провела ей за ухом. Потом уставилась немигающим взглядом на нас.

Мы с отцом сидели, уставившись на нее. Я-то знала, что это — Кэйко-сама, а отец — нет. Зачем она пришла сюда? Что ей нужно? Меня немного напрягало ее присутствие. Кошка сверкнула глазами и ушла в тень стены.

Да, не ожидала я от нее такого. Почему Кэйко-сама так себя ведет и подслушивает в открытую наш с папкой разговор?

— Пап, так лекарства тебе не помогают? — спросила я, все еще стоя на одном колене и держа его руку в своих.

Я видела его лицо. Папка нахмурился и забрал от меня свою руку.

— Лисонька, я прилягу, если ты не против? А то что-то мне не очень хорошо.

Я сразу закивала и помогла ему устроиться.

Ты, Виктория, спишь в мягкой кроватке и ешь самую вкусную еду, а твой отец, король…

Я едва сдержала подступившие к глазам слезы стыда за себя и жалости к папке.

Подоткнув под него одеяло, я села на корточки у изголовья ложа и уставилась на отца.

— Папа, Кэйко-сама сказала…

Он сильно поморщился, когда я опять произнесла ее имя. Может мне показалось, или, может, это простое совпадение?

— … что сможет помочь тебе уехать.

— Ну конечно, — отвел папка глаза, — лисонька, поехали прямо сейчас? Вместе? — негромко проговорил он, глядя на меня каким-то безумным взглядом.

Я недоуменно смотрела на папку и думала о том, что, возможно, его свела с ума эта темница. Почему его не перевели в нормальную комнату? Хотя бы в самую плохенькую! Папка же сроду не сидел в клетках. Он же король!

Сразу после его слов я услышала шорох справа от себя, где у стены сидела кошка, и взгляд папки вдруг из безумного стал печальным и уставшим. Я не понимала, почему его лицо постоянно меняется, и что это значит. Не выдержала и спросила:

— Пап, скажи, что происходит?

— Я должен тебе о чем-то рассказать, — после некоторого молчания заявил он безжизненным голосом, отводя глаза.

Я сощурилась, глядя на него и пытаясь понять, что у папки на сердце. Что он хочет мне рассказать? Возможно, это его так и угнетает? А вовсе не болезнь?

— Я тебя слушаю, пап, — сказала я, внимательно глядя на отца.

Он молчал некоторое время, отвечая мне взглядом, потом проговорил лежа на спине и глядя в темный потолок:

— Знаешь, почему я никогда не говорил с тобой о матери? Не рассказывал о ней?..

Меня удивило такое начало разговора. Но я ответила:

— Ты всегда говорил, что она была храброй, и умерла, когда мне было пять.

Папка прикрыл глаза, соглашаясь, потом сказал:

— Шарлотта действительно была храброй… Я думаю, она защищала ребенка… Но как его защитишь, если… Умерла она до твоего рождения.