Принуждение к любви

Она ходила за моей спиной, а я смотрел в окно, в котором она отражалась. Спорить с ней я не стал. О чем тут спорить? Многое из того, о чем говорила Анетта, я и сам давно знал, разве что сейчас прояснилась вся картина в целом.

- А что же вдруг случилось? - спросил я. - Если все так благородно и договорено, чего они вдруг так переполошились после статьи Веригина? Чего заскакали, как черти?

- Ты знаешь, для меня самой это загадка, - честно сказала Анетта. - Я пыталась успокаивать Бучму, но он дергался, как наскипидаренный. Случилось что-то, из-за чего он просто впал в беспамятство. Единственное, что мне пришло в голову, - на самом верху дергаются после поражения на Украине и ищут теперь виноватых… Вечная российская забава - снявши голову по собственной дурости, выяснять, кто виноват и что делать.

- То есть задергались и покровители Бучмы?

- Может быть, - согласилась Анетта. - Но точно я не знаю.

Я думал, сказать ли Разумовской о том, что документы Веригину дала Кошкарева… Почему-то говорить об этом мне не очень хотелось. Но тут вдруг мне стало неудобно - она выложила мне все как на духу, а я веду себя с ней, как вражеский агент - выспрашиваю, вынюхиваю.

Когда она очередной раз проходила мимо, я поймал ее за талию и усадил к себе на колени.

- Слушай, а ты что, прямо сама всю операцию разрабатывала и осуществляла?

- Дурачок, я занимаюсь аналитикой, определяю перспективные направления, подбираю людей, с которыми стоит работать… Физически я практикую только на тебе… - засмеялась она и обняла меня.

- Бедняга Веригин, - сказал я, - ему не повезло - он имел дело не с тобой. А ты знаешь, кто втянул его в эту историю?

Разумовская замерла, а потом резко отстранилась от меня. Взгляд ее заиндевел.

- Твоя знакомая - Арина Кошкарева, - тихо продолжал я. - Именно она преподнесла ему документы и уговорила на их основе написать и опубликовать текст. Говорит, хотела немного срубить деньжат по-быстрому…

Разумовская резко встала с моих колен. Походила молча по кухне, потом уселась напротив и уставилась на меня.

- Значит, Кошкарева… Ну да… Она же была его любовницей… А ты не мог мне сказать это раньше? Все в игрушки играем, мальчуган, в тайны следствия?

Прозвучало это грубовато, и я тоже нахохлился.

- Я сам узнал это только что. Поэтому не надо меня поучать.

- Я тебя не поучаю, а стараюсь просвещать. Значит, твоим дружком вертела эта провинциальная кошечка… А ей-то чего неймется? Ею-то кто крутит?

- По-моему, она пытается сыграть в свою игру, - примирительно сказал я.

- В свою? Да кто она такая, чтобы лезть в дела, которые ей не по чину! - зло взвилась Разумовская.

- Жить-то всем хочется.

- Вот сучка!

Видимо, в действительности все обстояло не так гладко, как в ее рассказе. Потому Анетта так и распалилась.

- Значит, твой благородный друг купился на предложение своей любовницы срубить по-быстрому деньжат и написать донос!.. И опубликовать его под чужой фамилией, потому что поставить свою фамилию у него духа не хватило!.. Или чего у него там еще не хватило?

- Почему донос?

- А я тебе сказала - почему. Потому что целью публикации было не правду написать, а конкретных людей замазать. И деньги за это получить.

- И за это можно запугать человека до смерти? Довести до разрыва сердца? - заорал я.

А проорав это, сообразил, что вдруг выложил то, что уже давно вертелось у меня в голове.

- Я не знаю, довели его или не довели, - непримиримо отрубила Разумовская. - Но если у тебя слабое сердце - не лезь в чужие дела, где все делается всерьез и по-настоящему. Ты или мужик, который знает, на что идет, или щенок, которого любовница натравливает на кого хочет. Это щенок не понимает последствий. А мужик знает, что за все приходится платить по счетам. Знает, лезть ему в драку или не стоит, потому что силенок не хватит для того, чтобы добиться своего!

- Ладно, - сказал я. - Давай заканчивать.

Спорить было не о чем. Можно было только орать друг на друга. А потом разойтись с чувством холодного отчуждения, которое будет уже непросто забыть.

Я встал и подошел к окну. Снаружи царила безнадежная, глухая темень. Судя по потекам на стекле, шел дождь со снегом.

- Поеду, - сказал я. - Завтра вставать рано.

- Оставайся, мальчуган, - каким-то странным, бабьим голосом сказала Анетта. - Мне тут одной будет не по себе как-то. Я тебе в гостиной постелю…

Она знала, что я не люблю общие кровати и предпочитаю спать один. Мы и с женой-то никогда не спали вместе.

- А утром позавтракаем вместе. Когда мы с тобой вместе завтракали?

- Не помню, - сказал я. - Может, и никогда.

- Вот видишь.

А я вдруг сказал:

- Только мне все равно надо выскочить на полчаса. Это тут недалеко, совсем рядом…

Анетта посмотрела на меня с настороженным недоумением. Кажется, она обиделась.

- Я вернусь, - сказал я, крепко взяв ее за плечи. - Я не собираюсь бежать от тебя.

Закрывая дверь, Анетта смотрела на меня все так же задумчиво.