Пришельцы ниоткуда

У него оставалось всего десять минут, чтобы удалиться, включив реактивный пистолет на полную мощность. Этого времени едва хватило. Беспорядочный полет и головокружительное вращение продолжались, пока его не настигла вспышка света. Три тонны материи испарились в мгновение ока! Потом на Тинкара обрушился поток сверхжесткого излучения, от которого, как он надеялся, его защитили расстояние и скафандр. Впрочем, не важно: он был обречен на смерть в любом случае.

Тинкар падал среди звезд. Он знал, что падает, но ничто не позволяло ему измерить скорость полета. Все еще светившееся газовое облако, которое расползалось на месте звездолета, не могло помочь сориентироваться, ведь он не знал, с какой скоростью оно распространяется.

Он падал и знал, что теперь будет падать вечно и однажды превратится в иссохшую мумию в скафандре. Потом, вероятнее всего, его тело притянет какая-нибудь звезда, и оно испарится. Но он будет мертв. Умрет, так и не вручив послание.

Смерть. Это слово пока еще не имело смысла. Умирают от раны, от взрыва, от излучения, от несчастного случая… или от старости. А он ощущал себя молодым, на теле не было ни одной царапины. И все же ему придется умереть. Шансы на помощь были практически равны нулю. Правда, не совсем: оказавшийся почти в такой же ситуации капитан Рэмси после шестнадцати часов пребывания в космосе был подобран кораблем, вынырнувшим из гиперпространства в нескольких сотнях метров от него. А значит, шансы Тинкара все же не равнялись нулю, хотя и были до отчаяния низкими!

«Я умру», – подумал он. Мысль о смерти не страшила его, скорее, околдовывала. Он столько раз видел, как умирали люди – самой разной смертью! Павшие товарищи, только что стоявшие рядом и рухнувшие на палубу звездолета, враги, которых находили после высадки обгоревшими или разорванными на куски… А та ужасная ночь, когда он, будучи часовым, присутствовал на допросе предателя-физика Альтона в подвалах императорского дворца! Он тряхнул головой. Вспоминать об этом не хотелось. Но он надолго затаил злость на адмирала: тот назначил в наряд его и еще трех кадетов, словно у империи не хватало палачей и прислужников!

Тинкар был хорошо обучен и знал обо всех опасностях космоса, а потому хладнокровно оценил свои ресурсы: воздуха – на двадцать четыре часа, пищевых высококалорийных концентратов – на десять суток, заряда электрических батарей – на месяц работы.

– Итак, я умру от удушья, – вполголоса произнес он. – Вернее, почувствую, что конец близок, отключу ток, чтобы замерзнуть, а не сгнить… а может, сниму шлем!

Он отрицательно покачал головой. Снять шлем? Это было бы самоубийством, которого гвардейский кодекс чести не допускал: офицер продолжает бороться даже тогда, когда иссякают все надежды.

Чтобы успокоить совесть, он включил радио, послал вызов. Радиус действия передатчика был невелик, к тому же Тинкар был уверен, что ни один дружественный звездолет не находится в этом уголке космоса. А что касается врагов, их было слишком мало – они не могли оказаться так далеко от планеты.

На вызов никто не ответил. Он поставил переключатель на автоматическую передачу сигнала SOS, а сам стал прослушивать позывные на частотах имперского флота. Ничего, лишь привычные космические шумы, голоса туманностей. Только помехи и приглушенный свист клапанов подачи воздуха. Тинкар решил подождать. Теперь он вращался очень медленно и мог полностью остановить вращение. Но оно ему не мешало, напротив, позволяло наблюдать за космосом.

Он бросил взгляд на часы и вздрогнул: он падал уже целый час. Всего лишь час. Час. Еще двадцать три отрезка вечности – и он будет мертв. Дыхание станет коротким, в ушах загудит, рот откроется, пытаясь втянуть воздух. А потом – медленное скольжение во мрак смерти. И наконец (как он надеялся) – рай для воителей, если, конечно, он достоин такового.

Тинкар не был метафизиком. Религиозность вообще не поощрялась в гвардии. «Подчиняйся императору и своим начальникам, следуй правилам, храбро сражайся, будь верным до самой смерти – и тогда тебе нечего бояться». Он следовал всем этим заповедям. Но в последний час его вдруг посетило сомнение. У народа была другая религия, не ограничивавшаяся одной лишь воинской доблестью, но требовавшая еще и любви к ближнему, а также отказа от убийства. Как народ мог примирять эту последнюю заповедь с жесточайшими бунтами? Этого Тинкар никогда не мог понять. Империя поддерживала религию ненасилия среди плебса, но не среди гвардейцев. «Не убий!» Он вспомнил о полицейских, распятых рядом с храмом в самом начале восстания. «Не убий!» Правда, в священных писаниях этой религии встречалось и другое высказывание: «Кто с мечом придет, тот от меча и погибнет…»