Присяга простору

Бляха-муха, чуть не плачу

от себя, как от стыда.

Я в снегу капканы прячу —

попадаю сам туда."

Может, я не вышел рылом,

может, просто обормот?

Но ни карта, и ни рыба,

и ни баба не идет...»

Ну и странный сосед —

наказанье божье!

И немного ему лет —

158

тридцать пять, не больше.

И лицом не урод,

да и рост могучий —

что же он рубаху рвет

на груди мохнучей?

Что же может его грызть?

Что шумит свирепственно*

«Бляха-муха, эта жисть

нсусовершенствована!»

А наутро вышел я

на берег Печоры,

где галдела ребятня,

фыркали моторы.

А в ушанке набочок,

в залосненной стеганке

вновь тот самый рыбачок,

трезвенькип,

как стеклышко.

Между лодками летал,

всех собой уматывал,

парус наскоро л а т а л,

шебаршил, командовал.

Бочки, ящики грузил,

взмокший, будто в бане.

Бабам весело грозил

вострыми зубами.

«Пошевеливай, народ! —

он кричал и у х а л. —

Ведь не кто-нибудь нас ждет

семга,бляха-муха!»

Было все его — река,

паруса, Россия.

И кого-то у мыска

159

«Кто это?» — спросил я.

И с завидинкою

так

был ответ мне выдан:

«Это ж лучший наш рыбак,

раз везучий, идол!»

К рыбаку я подошел,

на него злючий:

«Что же ты вчера мне плел,

. будто невезучий?»

Он рукой потер висок:

«Врал я не напрасно

Мне действительно везет —

это и опасно.

И бывает в захмеленье

начинаю этак врать,

чтоб о жизни разуменья

от везенья не терять».

З а м о л ч а л.

Губами чмокал,

сети связывая,

и хитрили губы, что-то

не досказывая.

З в а л и в путь его ветра,

семга-розовуха:

«Ладно, парень. Мне пора.

Так-то, бляха-муха!»

1963

160

БЕЛЫЕ

НОЧИ В

АРХАНГЕЛЬСКЕ

Белые ночи — сплошное «быть может»...

Светится что-то и странно т р е в о ж и т —,

может быть, солнце, а может, луна.

Может быть, с грустью, а может, с весельем,

может, Архангельском, может, Марселем

бродят новехонькие штурмана.

С ними в обнимку официантки,

а под бровями, как лодки-ледянки,

ходят, покачиваясь, глаза.

Р а з в е подскажут шалонника гулы,

надо ли им отстранять свои губы?

Может быть, надо, а может, нельзя.

Чайки над мачтами с криками вьются —

может быть, плачут, а может, смеются.

И у причала, прощаясь, моряк

женщину в губы целует протяжно:

«Как твое имя?» — «Это не важно...»

Может, и так, а быть может, не так.

Вот он восходит по трапу на шхуну:

«Я привезу тебе нерпичью шкуру!»

Ну, а забыл, что не знает — куда.

Женщина молча стоять остается.

Кто его знает — быть может, вернется,

Может быть, нет, ну а может быть, да.

Чудится мне у причала невольно:

чайки — не чайки, волны — не волны,

он и она — не он и она:

все это — белых ночей переливы,

все это — только наплывы, наплывы,

может, бессонницы, может быть, сна.

Шхуна гудит напряженно, прощально.

4

Он уже больше не смотрит печально.

Вот он, отдельный, далекий, плывет,

смачно пуская соленые шутки

в, может быть, море, на, может быть, шхуне,

может быть, тот, а быть может, не тот.

I

Еог.

Евтушенко

.1-

161

И безымянно стоит у причала —*

может, конец, а быть может, начало

женщина в легоньком сером пальто,

медленно тая комочком т у м а н а, —

может быть, Вера, а может, Тамара,

может быть, Зоя, а может, никто...

1904

СМЕЯЛИСЬ Л Ю Д И

ЗА СТЕНОЙ

Е.

Ласкиной

Смеялись люди за стеной,

а я глядел на эту стену

с душой, как с девочкой больной

в руках, пустевших постепенно.

Смеялись люди за стеной.

Они как будто измывались.

Они смеялись надо мной,

и как бессовестно смеялись!

На самом деле там,

в гостях,

устав кружиться по

паркету,

они смеялись просто

так, —

не надо мной и не

над кем-то ^1

Смеялись люди за стеной,

себя вином подогревали,

и обо мне с моей больной,

смеясь, и не подозревали.

Смеялись люди... Сколько раз

я тоже, тоже так смеялся,

а за стеною кто-то гас

и с этим горестно смирялся!

И думал он, бедой гоним

и ей почти у ж е сдаваясь,

что это я смеюсь над ним

и, может, д а ж е издеваюсь.

162

г

Д а, так устроен шар земной,

и так устроен будет вечно]

рыдает кто-то за стеной,

когда смеемся мы беспечно.

Но так устроен шар земной,

п тем вовек неувядаем:

смеется кто-то за стеной,

когда мы чуть ли не рыдаем.

II не прими па душу грех,

когда ты, мрачный и разбитый,

там, за стеною, чей-то смех

сочесть завистливо обидой.

Как разновесье — бытие.

И нем зависть — самооскорбленье.

Ведь за несчастие твое

чужое счастье — искупленье.

Ж е л а й,. ч т о б в час последний

твой,

когда замрут глаза, смыкаясь,

смеялись люди за стеной,

смеялись, все-таки смеялись!

1903

ЗАЧЕМ ТЫ ТАК?

Когда радист «Моряны», горбясь,

искал нам радиомаяк,

попал в приемник женский голос!

«Зачем ты так? Зачем ты так?»

Она из Амдермы кричала

сквозь мачты, льды и лай собак,

и, словно шторм, кругом крепчало!

«Зачем ты так? Зачем ты так?»

103

Д а в я друг друга нелюдимо,

хрустя друг другом так и сяк,

одна другой хрипели льдины:

«Зачем ты так? Зачем ты так?»

Белуха в море зверобою

кричала, путаясь в сетях,

фонтаном крови, всей собою:

«Зачем ты так? Зачем ты так?»

Ну, а его волна р я б а я

швырнула с лодки, и бедняк

шептал, бесследно погибая:

«Зачем ты так? Зачем ты так?»

Я предаю тебя, как сволочь,

и нет мне удержу никак,

и ты меня глазами молишь:

«Зачем ты так? Зачем ты так?»

Ты отчужденно и ненастно

глядишь — почти у ж е как враг,

и я молю тебя напрасно:

«Зачем ты так? Зачем ты* так?»

И все тревожней год от году