Присяжный заседатель

– У нее проколоты губы влагалища, представляешь?! И вставлены два колечка, запертые на замочек. С ума сойти! Это значит, никто не сможет ее трахнуть, если у него нет ключа. Винсент, девчонке пятнадцать лет! Ты что-нибудь понимаешь? Я к ней с расспросами, и выясняется, что у нее самой ключа нет – он, видишь ли, у ее парня. Скажи, как зовут парня, требую я. Она ни в какую. Мне просто интересно, говорю я, что это за принц такой. Нет – и все. Розанна, говорю, у меня есть возможности выяснить, кто это, и без твоей помощи. И что ты с ним сделаешь, говорит, бросишь в речку? Я говорю: Розанна, дочка моя любимая, мать твою, я хоть раз в жизни тебя ударил? Она говорит – нет. Я говорю, а зря, следовало бы. Ты, говорю, дура ненормальная, тебе нужно мозги вышибить. Надо же додуматься до такого, себе на п… замок повесить! Сколько я с ней ни бился, так она мне имя своего парня и не сказала. Что мне делать, Винсент? Неужели я потерял свою девочку?

Эдди едет по главной улице городка. Улица пуста, лишь один раз навстречу попадается патрульный полицейский автомобиль.

– Не знаю, Эдди, – вздыхает Винсент. – Ты не пробовал ей мать подыскать?

– Где ж я найду ей мать? Ты ведь знаешь, какой я урод.

– Вовсе ты не урод.

– Жирный, физиономия скособоченная – кто за меня пойдет?

– В тебе много хорошего, Эдди. Поговорил бы ты со своими друзьями. Например, с Д`Аполито, владельцем ночного клуба. Пусть подыщет для тебя подходящую девчонку.

– Хватит с меня шлюх. Мать моей Розанны тоже была шлюха. Как вспомню эту поганую Риту, так с души воротит.

– Ладно-ладно. Главное, любишь ли ты свою дочь?

Голос у Винсента звучный и какой-то потусторонний – только он умеет говорить таким голосом.

– Люблю, – говорит Эдди.

– Значит, все обойдется. Показывай ей свою любовь. Рано или поздно она снимет этот дурацкий замок. А пока утешайся тем, что она не трахается с кем попало. И давай прощаться, Эдди. Я спать хочу.

Глава 3

“КОГДА Я РЯДОМ С НИМ, Я НИЧЕГО НЕ БОЮСЬ”

Неделю спустя Энни сидит в зале суда и вместе с остальными присяжными переворачивает страницы расшифрованной магнитофонной записи. Совсем как в школе: теперь переходим на следующую страницу.

С пленки звучит голос Луи Боффано. Микрофон был установлен в обувной мастерской, в районе Квинс. Слышно так себе – мешают помехи. Если бы не расшифровка, Энни почти ничего бы не разобрала. Но даже с текстом в руках понять смысл слов Боффано чертовски трудно: “Вот я и говорю ему, какого хрена, говорю? Он ко мне пришел, так? Ты понял, Поли? Он говорит, ни хрена, говорит. Не желаю, говорит, тебя видеть. Я говорю, ладно. Тогда, говорю, что за фигня там в строительной фирме? А он говорит, что успел потолковать с этим типом Уилтоном”.

Потом раздается скрипучий голос Поли Де Чико. Голос скрипит что-то неразборчиво, но в тексте написано: “Кто?”

Луи: “Или Уэлтон, какая к… матери разница? Ну не помню я, Уилтон или Уэлтон. Ты его знаешь?”

Тут Поли Де Чико произносит нечто такое, что расшифровке не поддается. В тексте написано: “Неразборчиво”.

Луи разглагольствует дальше: “Ну не знаю, не знаю. Кто его разберет, этого Уилтона-Уэлтона, прямо не знаю. А ты-то знаешь?”

Поли сипло заявляет: “Он кусок дерьма”.

Луи: “Кто? Уэлтон?”

Поли: “Кто-кто?”

Луи: “Или Уилтон. Так ты знаешь его или нет?”

Поли: “Я не (неразборчиво). Ты про Вито, что ли?”

Луи: “Вито, при чем здесь Вито? Ты меня слушаешь или нет? Все они сукины дети. И учти, Поли, это еще лучший из них. Мы еще с ним дерьма накушаемся, вот увидишь”.

Поли Де Чико клекочет что-то невразумительное.

Энни изо всех сил старается, но никак не может сообразить, о чем идет речь. Должно быть, сказываются бессонные ночи. Однако ей кажется, что никто в зале не понимает, о чем толкуют два мафиози – просто остальные не показывают виду. Каждый из присяжных внимательно смотрит в текст, все дружно шелестят страницами. Остальные участники суда делают то же самое – кроме Энни и Луи Боффано.

У Луи скучающий вид. Пленку он не слушает, лениво постукивает ручкой по блокноту. Думая о чем-то своем, Боффано недовольно кривится. Потом отрывает кусок бумаги, комкает и сует в рот. Он что, плеваться собирается? Никто, кроме Энни, его не видит. Луи закидывает голову, смотрит в потолок. Потом вдруг высовывает язык, на кончике – комочек из бумаги. В зале все увлечены текстом, никто даже не рассмеялся. Разочарованный Луи выплевывает бумажку, обводит взглядом присяжных. Энни прячет глаза, но слишком поздно – Луи Боффано понял, что она его разглядывала.

И тут вдруг текст приобретает вполне понятный и однозначный смысл.

Луи Боффано говорит: