Притворная дама его величества

— Вы что-нибудь понимаете? — спросила я, имея в виду процесс. — Что с ней может быть не так?

— Да что с ней может быть не так? — удивилась дама. — Понятно же, раз тут рожает, да еще в корсет затянута, то нагуляла. 

И она, повернувшись, видимо, даже забыв, зачем приходила, направилась к выходу.

— Куда!.. — заорала я, но не тащить же мне ее было обратно, тем более что Жозефина опять застонала, уже в голос. Что делать? Что мне делать?

— Кто это был? — слабо выдохнула она. — Боже, она же расскажет…

— Да и плевать, — отрезала я. — Ты что, замужем?

Жозефина кивнула.

— А вот это все зачем? — пожала я плечами. — Знаешь что… — А что? Попросить ее сесть? Где-то я читала… или смотрела, ах да, «Кости». Кости-Темперанс Бреннан рожала на корточках, но как бы не вышло хуже, у нас не кино.

— Мой муж ничего не знает, — всхлипнула Жозефина. — Он не должен ничего узнать.

У меня моментально вышибло из легких весь воздух. Вот почему туалет, вот почему корсет. То, что младенцев, причем далеко не всегда живых, где только ни находили в эти дикие времена, я читала. 

— Тоже удумала, — ужаснулась я, когда снова смогла дышать. — Ты что, спятила? Ты хоть раз с мужем своим спала за эти… ну, шесть-девять месяцев?

Жозефина кивнула.

— Я умираю…

— Да погоди, может, и нет. — Должна же я была хоть как-то ее утешить. — Давай мы с тобой нормально родим, а потом обрадуешь своего рогоносца.

— Бастардом? — Да у нее даже силы на гнев появились! 

Всю жизнь я работала на женщин, на их наряды и красоту, на их самомнение и вроде бы даже значимость. Всю жизнь я не понимала женской логики. Как могла ждущая ребенка женщина намереваться избавиться от него таким варварским способом лишь потому, что зачала его не от мужа? Как будто муж мог потребовать генетической экспертизы. Мне доводилось читать статистику, пусть статистикой ее можно было назвать с натяжкой: каждый четвертый мужчина воспитывает не своего ребенка, и что, от кого-то от этого убыло? С супругом она в нужное время позанималась чем надо, с другой стороны, ну все же тут в курсе. Заложат все равно.

До меня дошел окончательно весь смысл поговорки «век живи, век учись». Всю глубину человеческой глупости за мои пятьдесят прожитых лет было не познать, этого срока все-таки было мало.

— Да кто это знает-то, кроме тебя, дура? — крикнула я. Впрочем, рассуждать, что делать с младенцем, было пока преждевременно. — Все, закончили с предысторией. 

Я умудрилась распутать завязки на своей юбке и швырнула ее на пол поверх брошенной туда же своей накидки, которая показалась мне слишком грязной для роженицы. Да, все же огромный плюс то, что тут туалет намного чище, чем нередко у нас.

— Давай сползай и ложись. Вот так. Осторожно. Да, и юбку сюда, ноги в стороны. — Дальше мне предстояло что-то там посмотреть, если бы я еще что-нибудь понимала… 

Я смотрела с умным лицом туда, куда никогда не заглядывала ранее, с такого ракурса — определенно. И ничего не видела из того, что было бы надо. И руки у меня была грязные.

Когда я уже почти что признала, насколько все бесполезно, послышались шаги, и в туалет влетел расфуфыренный мужик, а с ним — несколько дам, и все окружили роженицу, а меня оттерли в сторону. Я сама отползла, как была, на коленях, и мне очень хотелось надеяться, что эти люди знают, что делать.

Мужик оказался не мужем и не отцом ребенка, а все-таки доктором. Это я поняла по тому, как он расторопно полез осматривать Жозефину.

— Руки! — крикнула я, но на меня, конечно же, никто не обратил внимания. — Руки вымыл?

С таким же успехом я могла бы спрашивать китайца по-эскимосски. Но доктор свое дело знал. Он быстро распорядился привести слуг и вынести Жозефину куда-то.

— Что вы собираетесь делать? — схватила я доктора за рукав. — Ее можно спасти?

— Нет, милое дитя, — ответил доктор так покровительственно, что я второй раз потеряла дар речи. — У нее выбор только дать жизнь младенцу и покинуть этот мир.

Я на секунду прикрыла глаза. Все сериалы, которые я видела, были про современность. Стимуляторы, стерильные операционные. Что угрожало жизни Жозефины кроме сепсиса и…

— Руки, — быстро сказала я. — Мойте руки. Мойте руки спиртом. Есть спирт? И еще… — Должно было быть что-то еще. — Вы будете извлекать младенца из чрева?

Крик Жозефины заглушил мои последние слова, но доктор расслышал. Лицо у него было странным, но я списала это на то, что он не предполагал услышать такие советы от какой-то девицы без юбки.

— Да, дитя, — протянул он удивленно. — Откуда вы знаете?

— Вы должны зашить матку. Понимаете, нет? Она не заживет сама. Вы должны делать все чистыми руками и зашить матку. Тогда у нее будет шанс. 

Где я это читала и откуда оно всплыло в моей памяти? Главное — вовремя. Я даже вспомнила имя врача, который первый начал делать кесарево сечение живым женщинам в нашем мире: Амбруаз Паре. Видимо, здесь этот этап уже миновал, потому что врач знал о кесаревом сечении, но пока они не додумались до того, до чего и у нас дошли не раньше девятнадцатого века. Удалять матку, а позже — зашивать ее. Сможет ли он ее зашить?