— Кому меня продали? — спросила Эллен. — Куда меня отведут?
— А тебе дали разрешение говорить? — поинтересовался Барзак.
— Нет, Господин, — всхлипнула девушка.
На мгновение повисла тишина, возможно, в ожидании некого сигнала или предоставления разрешение, например, кивка головы. А затем Эллен заверещала от боли, пораженная три раза поперек ягодиц, несомненно, стрекалом Барзака.
— Простите меня, Господа! — прорыдала она.
Внезапно, Эллен почувствовала рывок и недвусмысленное устойчивое натяжение на поводке, и сделала шаг вперед в том направлении куда он ее потянул.
Ее вели с рынка по переполненным улицам Ара, голую рабскую девку, ничего не видящую вокруг себя из-за капюшона, связанную, взятую на поводок.
Дважды ее шлепнули и один раз пнули, когда Эллен случайно задела кого-то на улице. Два раза она споткнулась и упала, оба раза ударенная и пнутая, блеющая просьбы о прощении, спеша поскорее подняться на ноги.
Как далеко в прошлом остались теперь ее семинары по гендерным исследованиям!
Итак, ее вели, и она не знала где и куда она шла.
«Меня продали и купили, — думала Эллен, переставляя ноги. — Меня ведут на поводке, словно купленное животное, испуганное, послушное и покорное, и именно таковой я должна быть».
Как далеко теперь была Земля! Как далеко позади осталась ее прежняя жизнь! Теперь она находилась на другой планете, совершенно отличающейся от ее прежнего мира. В этом мире она была рабыней, именно этим ее хотел видеть любой местный мужчина, и именно этим она здесь была. Мужчины этого мира видели, что было пригодно для нее и проследили за тем, чтобы она стала тем, чем она должна быть. Фактически в этом мире, она была собой.
«Я — рабыня, — мысленно повторяла она. — Я — рабыня! Теперь Вы должны быть удовлетворены, Господин Мир. Это Вы предвидели для меня, это Вы хотели для меня, это Вы решили за меня, это Вы наложили на меня, чтобы я стала не больше, чем рабыней в примитивном мире».
Уже не меньше ана ее вели по улицам и переулкам, порой ныряя в проходы между зданиями настолько узкие, что она то и дело задевала плечами стены то с одной стороны, то с другой. Много раз дорога спускалась вниз, потом поднимались вверх. Иногда, уклон был настолько крут, что Эллен боялась, что потеряет равновесие и снова упадет, полетев кувырком вниз. В других случаях крутым оказывался подъем, и ей приходилось, напрягая все силы, с трудом втягивая в себя воздух, переставлять натруженные ноги, следуя за туго натянутым поводком, беспощадно, нетерпеливо и неуклонно тащившим ее вперед. Дорога часто петляла, они то и дело поворачивали то в одну, то в другую сторону, так что, даже не будь на ней капюшона, и даже знай она город, то, скорее всего, она была бы совершенно дезориентирована и безнадежно смущена относительно ее местоположения. Единственное в чем она была уверена, так это в том, что она все еще находилась в городе. На это четко указывали камни мостовой под ногами, к тому же она не слышала звуков прохождения через ворота, паролей, окликов так далее.
«Что случилось со мной, — думала Эллен на ходу. — Именно так водят рабынь. Как подходяще для меня то, что я — рабыня! Радуйтесь, Мир из Ара. Вы сделали это со мной. На мне клеймо. Я идентифицирована, отмечена как движимое имущество».
Вдруг рука, большая мужская рука, легла на ее шею под кольцом поводка, останавливая ее. Эллен замерла. Ей пришло в голову, что она стояла красиво, выпрямившись, как и положено стройной рабыне.
«Как естественно я стою таким образом, — подумала она. — Конечно, ведь меня этому учили. Отныне, это часть меня. Мне больше не позволена неряшливость поз. Как презирали бы меня мои сестры по идеологии, увидев, что я стою так красиво. Впрочем у меня нет никакого выбора, ведь я — рабыня. Поживи они под угрозой удара плети, и они тоже быстро научились бы так же стоять, и принять свою красоту, и следить за тем, чтобы она была хорошо показана, потому что рабовладельцам нравится видеть ее такой. Мы принадлежим им. Мы их собственность».