Признание в любви

Обед, Ира готовит. Меня не подпускает. Сажусь на велосипед, привожу лукошко земляники (с рынка, конечно) и букет душистого иван-чая для заварки: «Тебе от лета вкус и запах, от меня – теплоту». Ответ не задерживается:

«Лето, лето,Иван-чай,Хорошо душе – согрета,А не только чай.

Сердце радуется взгляду,Гром небесный нипочём,Всё так просто – ты же рядом,И не просто – в этом всё».

До залива на машине пять минут. Когда объявлялся (Ирой) свободный день, мы там. Летом – купанье, весной и осенью – гулянье. Между небольшими дюнами тропа здоровья из аккуратных досочек в окружении деревьев, даже сильный ветер не задувает.

Рядом – небольшой, по-домашнему устроенный, музей с дорогими именами русской культуры и милыми вещами того времени. На перекрёстке, не на самом, а как и положено культуре, – сбоку, стоит скромный гранитный валун, с надписью, напоминающей о любившем бывать здесь короле поэтов, Северянине. Вспоминаем со смотрительницей, оживившейся при нашем приходе, его хождение в Пюхтицкий монастырь. Она рассуждает, без оценки разумеется, о другом хождении – представительниц прекрасного пола к нему домой, в Таллине. Когда ревнивый муж ломится в парадную дверь, и он успевает выпускать свою забаву через чёрный ход. Сочетание высокой поэзии о любви и… прозы – простого удовольствия жизни. Может быть, в этом тоже есть поэзия? Небольшая экспозиция музея заставляет смотрительницу вернуться к грустному:

– Разъехались, кто куда, выцветшие фотографии… всё, что осталось.

– Может показаться странным, – говорит Ирина, – но уже не так важно, где они жили потом. Другой перекрёсток разделил серебряный век и тех, на ком этот век держался. Одних изгнали, другие бежали сами. Бунин и Набоков, Рахманинов и Стравинский… так сложилось. На самом деле, у многих – не сложилось. Кто вернулся домой удачно, как Алексей Толстой, кто на трагическую гибель, как Цветаева. Попрыгали они по странам и континентам. Толстой рассказывал: «Пароход из Севастополя. Всё забито людьми, тюками ненужных вещей и измученными нервами. Единственное свободное место – под трапом. Снуют вверх и вниз издёрганные люди. Он сидит и… пишет». Это не удовольствие – потребность. Для себя и для нас.

На дорожке перед музеем два школьника крутят верёвку, девчонки по очереди скачут. Пытаюсь вывести Иру из грустных размышлений: «Давай… „попрыгаем“». Нам уступают очередь. Повернулись лицами друг к другу, держу её за талию. При каждом прыжке она разводит руки до плеч, я поочерёдно успеваю вскидывать ноги, то левую, то правую. Родители в такт хлопают.

После нас другая пара пытается повторить:

– Почему у нас не получается?

– Потому что вы вдвоём, но не вместе, – замечает вышедшая с нами смотрительница.

Кафе. У самой воды между сосен четыре столика. Мы одни. Закат, оранжевый шар притянут водой. Волны нет, у берега точной кистью художника расставлены чайки. Красивым становится всё, на что смотришь с любовью. Принесли крепкий кофе – приятно. Стало прохладно, выдали пледы – уютно.

– Что за счастье – быть вечно вдвоём! – соглашается Ира с Северяниным, – чем ближе шар к горизонту, тем становится больше и опускается быстрее. Оптический эффект, но Солнце этим подчёркивает, что торопится уйти и оставить нас вдвоём.

Посылает ему воздушный поцелуй, меня легонько гладит по затылку:

Горит закат, уходит вечер,И от надежды – только тень.

Он не дождался с милой встречи,Он однолюб, мой верный вечер,Ходить он будет каждый день.

Прижимаю её крепко-крепко, я, «верный вечер», молчу, всё сказано. Чуть-чуть грустно, вечер уходит, не я – время. Замирает сердце не от его быстротечности, мы её не замечаем – от нашей близости. Прав Экзюпери: «Зорко одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь». Самое главное – вот оно, рядом.

Солнце уже почти там, где мы его не увидим, чайки решили взлететь, замахали крыльями, и я по привычке, стаж у неё с шестнадцати лет, смотрю на часы. Зачем? «Вечер» извиняется. Ира улыбается – слишком частый глагол? Похоже на забор. Не потому, конечно, что следую классике, известной со школы: «Глаголом жги сердца людей». Улыбка сидит внутри, и ей всегда хочется выйти. Отгородить любовь от всего лишнего. И, главное, улыбка любимой – это ощущение счастья.

Традиционная вечерняя процедура на даче – поклон лаванде, тонкий запах тянет дотронуться носом, на одной клумбе удаётся беречь её уголок (беречь – точное слово).

– Лаванда здесь, потому что ты одна такая (не слышали, чтобы у кого-то в округе была ещё).