Признание в любви

Вечером шли мы по дороге надежды весело и уверенно. Ира не говорит, что другой нет. Маленькая победа над собой, над болезнью. Снегирь нас ждал. Закрутился на веточке и запищал, и запиликал.

11 января. Звоним в клинику Петрова. Профессор отдыхает. Ничего страшного, сказали же.

13 января

. Начинает побаливать ранее здоровая нога. Вызываем врача, назначает таблетки. Не помогает. – «Проверяйте сосуды».

Вызываем на дом с аппаратурой: сосуды ни при чём, выписывает другие таблетки. Не помогает. – «Вызывайте невролога».

Назначает новые таблетки. Круглосуточный круговорот: врачи – лекарства – аптека. Добегаю до неё ночью за 5 минут. Ира умудряется пошутить: «Врачи заботятся, чтобы не забывали Блока: „Ночь, улица, фонарь, аптека“».

Становится хуже, сон – проблема. На мой наплевать, а ей необходим, иначе показатели крови не позволят оперировать. Вызываем врача. Выписывают анальгетики.

Профессора нет и нет. Ничто не тянется так долго, как ожидание спасения.

Последний лист

19 января.

Появился. Можно ехать в НИМЦ. Боль не даёт сидеть. Заказали перевозку. Это машина, в которой можно возить лёжа. В лифт носилки не помещаются. Лестница не рассчитана на их перемещение с больным. Дома вначале помещают в кресло, для чего нужен один здоровый, в смысле сильный, человек, или двое послабее. Хорошо, что я могу сам. Санитар приходит с креслом. Сажаю Иру, вывожу на улицу, из кресла переношу на каталку, потому что на кресле в машину не въехать. Не предусмотрено. В машине из каталки больного нужно переместить на лежачее место. Как, если высота у них разная? У носилок два положения: либо высоко, либо у самой земли. Создаётся впечатление, что машина предназначена для перевозки старых вещей, которые не жалко выбросить. Осторожно перекладываю. Отдельное спасибо конструкторам, чтобы у них руки отсохли. XXI век, люди по Луне ходят, правда, не наши – другие. Поэтому наши и не ходят, что такие конструкторы.

В машине Ира силится улыбнуться: «Не переживай, всё будет хорошо».

Приезжаем в Петрова, уговорил взять кровь на анализы прямо на носилках, сам побежал оформлять повторную госпитализацию. На лифте поднимаемся в знакомое отделение. Приходит профессор, бодрый, отдохнувший, и останавливается, похоже, у него нет слов, даже запинается:

– Зачем… зачем вы в таком виде приехали?

– Лечиться. Мы делали всё, точно по вашим указаниям. Вот результат. Не можем ходить.

Помещают в четырёхместную палату. Первые рабочие для клиники дни, народ ещё не поступил. Не спрашивая разрешения остаюсь ночевать. Часто встаю ночью, натираю мазью ноги – боль спадает, но не отпускает, – теперь уже обе. Сижу рядом, пока не задремлет (или сделает вид, что уснула).

Новое МРТ, и тут всё рассчитано на здоровых людей. Дороги внутри здания нет. На инвалидном кресле везу дворами – сугробы, кочки. Потом лестница, небольшая, но витая, сделана, как раньше в башнях, чтобы было легче отбиваться от нападающих. В данном случае государство отбивается на ранних подступах от больных, может, кто не доберётся – оно и к лучшему. Повезло, что невысоко.

На ногу не наступить, жуткая боль. Гримаса на лице, молчит. Моя поддержка на чёртовой лестнице, потом обратно. Профессор ошибся, обещая, что ничего не произойдёт, и отложил операцию – всё не так, образовалась конгломерация в нижней части позвоночника, в том числе перелом четвёртого позвонка, отсюда и сильнейшая боль. Ничего этого не было, когда смотрели при первом поступлении.

Читал в «Записках врача» про онкологические операции. Привозят в клинику мужчину за пятьдесят лет: рак в брюшной полости. Положили на стол, разрезали (под наркозом, естественно) – метастазами поражены все органы. Все не удалишь. Зашили, вернули в палату. Родственникам объяснили. Не травмируйте больного, готовьтесь к худшему, ему скажите, что всё отлично удалили, скоро поправится. Лекарства от неизбежных болей выписали, и из клиники… выписали. Месяца через три приходит к врачу мужчина с большущим букетом цветов. Что случилось? Доктор, вы меня не помните, ну, операцию на животе делали, всё удалили. Пришёл благодарить. Врач уточнил фамилию, с трудом вспомнил, точно – он. Уговорил провериться, мол обязательная процедура, всем делаем. Смотрит с коллегами – ничего нет, чистые органы. Принял цветы – насколько иммунная система зависит от психологического состояния человека. Болезнь побеждена.

Что сделали с нами? Сломали Ире психику. На эту тему она ничего не говорит, даже мне. Может быть я всё-таки мог настоять на операции?

Пытаемся, через силу, немного ходить. Через два дня вечером, у самой кровати, подкосились ноги от боли. Упала на колени так неожиданно, что еле успел подхватить, чтобы не стукнулась. Поднял, уложил. Держу за руки, молчим. Глаза у обоих влажные. С тех пор не встаёт.