Призрачные рощи

И несколько десятков людей – детей, подростков, взрослых – аплодировали мне, стоя в умопомрачительно величественной трапезной факультета. С потолка на меня взирало изображение багрового глаза, окруженного пятью кинжалами.

«Теперь ты один из нас, Полынь из Дома Внемлющих, – сказал мне Архимастер. – Добро пожаловать в теневую семью».

* * *

Голос куратора рассеялся под перламутровым сводом комнаты.

Я пошевелилась, выпутываясь из чужой памяти, как из сна, и осторожно глотнула русалочьего кофе. Теперь он казался мне куда ценнее, чем прежде: в его соли мне чудились синие слезы и влажные губы Шепчущего моря, крики чаек в развалинах маяка; веера теней на лице мальчишки, брошенного среди скал…

Кадия, истерзанная волнениями последних дней, незаметно уснула во время рассказа Полыни. Безмятежно подложив руки под голову, подруга лежала в ванне, полной лепестков.

Мы же с Полынью сидели на ковре друг напротив друга. За магической завесой водорослей что-то шептала ночная река, аквариумы с осомой мягко мерцали по углам комнаты.

– Это очень грустно, – сказала я. – И очень красиво. Я много думала о твоем прошлом, Полынь, но не могла представить себе такого. Это был какой-то совсем другой мир, да?

– Да, – улыбнулся напарник.

Судя по его смягчившемуся выражению лица, он и сам не ожидал, как глубоко нырнет в воспоминания со своим рассказом.

– Следующие годы в Шэрхенмисте тоже были… – он помедлил, – своеобразными. Сначала мы учились в Пике Волн, как более или менее обычные дети. Потом путешествовали по миру со своими наставниками – и только в Лесное королевство запрещено было приезжать. Потом возвращались в Пик Волн и снова учились, пятнадцать лет, – уже непосредственно на Ходящих. И с самого детства мы знали, что мы – избранные. Что есть просто мир, а есть Шолох – огромная игровая доска, где мы – игроки, которые должны во что бы то ни стало защитить свое поле от врагов. Ходящие – те, кто ходит по кромке тьмы, не пускает ее в королевство. Безопасность Шолоха была нашей целью, смыслом, ключом к существованию. Это очень странная, дурманящая идея – посвятить себя стране, в которой ты, по сути, не жил, чьих жителей не знаешь и не любишь. Но она так проросла в каждом из нас, так сцепилась с хребтом, что даже мятежные Ходящие до сих пор видят Шолох высшей ценностью, а себя – ее стражами… Ходящие, вернувшись в Шолох после учебы, почти никогда не снимают золотых масок. Мы не открывали друг другу лица, не называли свои имена. Мы не считали себя людьми: чувства казались нам костюмами, которые надевают исключительно по делу, а если чувство приходит само по себе – это повод его задавить. Мы были умны и разрозненны, холодны и самодостаточны, полностью посвящены Делу – нашей единственной страсти. Нас все ненавидели, боялись, город казался причудливым и миражным сквозь прорези в маске, но все же… – Полынь не договорил, позволив неоконченной фразе повиснуть в тишине.

Я точно знала, что он не досказал.

Отставив чашку кофе, обняв себя руками, я почти беззвучно закончила вместо него:

– …но все же это был прекрасный мир, и ты любил его всей душой.

Внемлющий даже не шевельнулся.

– Ты любил его, – продолжила я, – а три года назад он рухнул. Рухнуло все. Ничего не осталось.

Полынь просто кивнул.

И мне вдруг стало так грустно за него. И за всех Ходящих. Я помнила ту отупляющую боль и бессилие оттого, что все было нормально – и вдруг оно рассыпается, песком убегает сквозь пальцы, уходит в воду, в землю, в вечность, – и ты остаешься потерянный и пустой, один с самим собой, которого еще и ненавидишь за то, что он все потерял, урод такой.

Проиграл. Сдался. Сломался.

Даже если обстоятельства не давали другого шанса и ты вообще был ни при чем…

Я помнила это и по своей истории с инцидентом, и по тому странному опыту, когда я ради прошлогодней миссии пережила тысячу сновиденческих лет вместе с Анте Давьером – и, хотя факты постепенно подзабываются, ощущение беспредельной пустоты от потери как будто до сих пор звучит в глубине меня.

Как найти в себе силы возвести что-то на месте той красоты? Как захотеть идти дальше, если с тобой уже было такое?

И вдруг я поняла.

– Полынь, так ты поэтому отказываешься от повышения в Иноземном ведомстве? – подавшись вперед, будто пытаясь разглядеть спрятанный ответ в зрачках его глаз, выдохнула я. – Ты все еще чувствуешь себя обломком той истории. Тебе говорят: создай команду, сделай все под себя, будь счастлив, – но ты до сих пор помнишь, как легко король меняет решения и как горько, когда все рушится, и просто не можешь… Не хочешь начинать.

Амулеты Полыни поблескивали в распахнутом вороте его халата. Напарник покрутил один из них, поморщился. Потом подпер щеку рукой, поставленной на колено, подмигнул мне и с усмешкой пожал плечами: