– Тинави! – неожиданно рявкнула Селия. Ей явно не понравилась моя прямота. – Давайте выясним это раз и навсегда. Что, по-вашему, такое «хорошая Ловчая»?
– Азарт, четкость, хладнокровие, умение преследовать преступника, как охотничий пес, технично выводить его на чистую воду и отдавать правосудию.
– Вы только что описали Полынь, поздравляю. И вот я что скажу.
И Селия резко поднялась со скамьи, увидев подплывающий к пристани магретто.
– Не вздумайте садиться рядом со мной на корабле, Тинави.
– Хорошо, – пискнула я. – Спаси…
– Заткнитесь.
Госпожа Сгинувшая сошла через несколько остановок, в районе Квартала Постскриптумов, пропитанного запахами ландышей и засахаренных фруктов.
Мне было еще плыть и плыть до своего дома. Круглобокий лакированный магретто тихо рокотал, рассекая зеркальные воды столичных рек. На небе сияли звезды – много весенних бледных созвездий, посылающих планете не столько надежду, сколько холод.
На палубе я стояла одна, остальные пассажиры предпочитали сидеть во внутреннем помещении магретто, мягко освещенном оранжевыми фонарями. Я подумала, что хочу посидеть и с ними тоже – раз уж Селия вышла и не пристрелит меня злобным взглядом.
Но не успела я толкнуть распашные дверцы, как мои ладони вдруг резко погорячели и потяжелели.
Эту мысль я додумывала уже в Прыжке. Третьем за вечер.
А побеспокоенные мной распашные дверцы магретто наверняка еще некоторое время мотались туда и обратно, как у них это водится. «Призрак», – решили, должно быть, горожане. И удивились. Или испугались. Или, может, обрадовались…
Новый выбор энергии унни отправил меня не куда-то, а домой.
На сей раз я вывалилась из небытия прямо на лестнице в собственном коридоре – темном, неосвещенном, ночном. Я ругнулась, на ощупь схватилась за перила, чтобы не скатиться кубарем и, сломав шею, не потерять тем самым голову окончательно. Потом взвыла, когда ногой неожиданно наступила в огромное ведро с водой, не пойми почему тут стоящее, получила падающей шваброй – о, и она здесь! – по виску, взвыла еще раз, вцепилась в перила энергичнее, осознала, что они отчего-то густо перемазаны мыльной пеной, а значит, очень скользкие, и…
Дверь внизу лестницы, ведущая в мою спальню-дефис-гостиную, резко распахнулась, швыряя на пол зеленый прямоугольник света. В проем выпрыгнула Кадия в боксерской стойке.
– У тебя три секунды, вор, чтобы убраться из моего дома! – басом рявкнула подруга.
–
Проще всего оказалось позволить скользким перилам утянуть меня вниз, будто ленивца из тропических лесов Лютгардии. Ведро и швабра, ехидно громыхая, прыгали вслед.
– Как ты там оказалась?! – опешила Кадия, поняв, что к чему.
– Лучше скажи, что за пенную вечеринку ты тут устроила?!
– Я пыталась убраться.
– Да у меня же и так чисто! И, боги… Перила – пеной?!
– У тебя, может, и чисто. Зато у меня в голове – не очень, – проворчала подружка. – А один из базовых принципов вселенной гласит, что уборка помогает разложить мысли по полочкам. – И Кадия деловито отобрала у меня тряпки.
Я наконец вытащила ногу из плена ведра. Потом щелкнула выключателем на стене, и под потолком, потрескивая, разожглась маг-сфера.
В золотистом свете стало видно, что глаза у Мчащейся все еще красные, а под ними – печальные фиолетовые круги. Но при этом стражница была одета по-уличному, а из кармана ее брюк торчал такой же билетик на магретто, какой совсем недавно приобретала я.
Значит, сегодня она выходила из дома. Успех!
– Так, а ты, случайно, обо мне сейчас не думала? – прикинула я, пока мы ползали по лестнице, дружно пытаясь ликвидировать последствия «уборки».
– Думала, – отозвалась Кадия. – А что?
Я в стиле тарабанящего музыкального речитатива пересказала ей события сегодняшнего дня, закончив ситуацией с неконтролируемыми Прыжками. Кад так и села на мокрые ступеньки, сраженная количеством событий, впихнувшихся в одни сутки.