— Он тысячами обращал живых в мертвецов, причем полностью ему покорных, — сообщил Дунстан. — Мне служили за совесть, признавая меня законным владыкой, а твой сумасшедший братец, Элена, с помощью магии создает себе армию рабов. Говоришь, он желает не дать мне до конца разломать мир? По мне так, он тоже метит в его хозяева. Я тоже был слаб, после встречи с твоим родственником, и не смог достучаться до своих подданных, вразумляя их… зато достучался до Гарета и научил его заклинанию, которое могло их остановить. Мне в тот момент не хватило бы на него сил — Бирн слишком меня измотал, а эти чары совсем не простые.
— Я заметил, — сказал Гарет. — Меня они и самого во второй раз чуть не убили.
— Да погодите, — опять встряла Анвин, — простите, ваше величество, и вы, любезная сударыня, — девушка метнула в сторону леди Элены совсем не любезный, а скорее бешеный взгляд, — но только я совсем уж ничего не понимаю. Некромант… мастер Айдан, или как его там… подчиняет мертвецов магией, с помощью своей дудки, и зачаровывает живых… и хочет убить Гарета. А Гарет, только живой, и я, только мертвая, нужны вам, чтобы?..
— У нас есть два пути, — сообщил Дунстан. — Мы в любом случае должны вместе с Гаретом восстановить реликвии моего дома, а потом мы можем либо закрыть двери темной страны, отсекая неживым дорогу на земли смертных людей, либо соединить оба царства, сделав из них одно. Только первым путем я идти не хочу. Не для того я старался все эти годы, чтобы теперь отступить и бессильным призраком сгинуть во мгле. Сотворить заклинание, размыкающее или сливающее миры, способны живой и мертвец, соединенные любовью, родством или наикрепчайшей дружбой, и действующие, как один механизм, движимые общими целями… но им не начать плетения чар, не заручившись сперва помощью законного повелителя Регеда, неважно, мертвого или живого, ибо других королей, кроме меня, на нашей земле нет. А я помогу вам лишь в единственном случае — если вы поможете мне исполнить мою заветную цель.
— Почему мы должны это делать? — поднял бровь Гарет.
Он надеялся, что его вопрос прозвучал спокойно и небрежно, но, кажется, не слишком-то получилось. Ладони потели, а голос так некстати срывался. Сложно говорить рассудительно, когда речь зашла о настолько сложных вещах.
Дунстан Кольдинг внимательно посмотрел сперва на Гарета, потом на Анвин, затем на леди Элену, и губы последнего из законных королей Регеда разошлись в ироничной улыбке.
— Видишь ли, мой мальчик, — произнес он, — моя сокровенная цель в данном случае целиком совпадает с твоей. У тебя не осталось друзей и близких среди живых — все, кого ты любил и кем ты дорожил, уже переступили последний порог. Твоя мать, как бы ты ни обижался на нее, все равно остается твоей матерью, выносившей и взрастившей тебя, отнятой у тебя многие годы назад и лишь теперь на краткий миг возвращенной. Ты можешь сколько угодно заверять, что не дорожишь ею, но едва ли ты хочешь вновь ее потерять. Тоже самое можно сказать и о девушке, чью ладонь ты столь трепетно держишь в своей. Разве ты не жаждешь познать ее, как мужчина познает женщину, разве не хочешь наречь ее своей женой и ввести в свой чертог? Если бы мы сделали мир таким, каким он был раньше, еще до твоего рождения, тогда бы твоя дорогая возлюбленная, и твоя мать, и я навсегда бы пропали, растворились во тьме — по крайней мере, до твоего смертного часа. Но мы не сделаем этого, потому что я не хочу. Мы сделаем то, что следовало сделать еще два десятка лет назад — и одолеем смерть вовсе, избавимся от нее навсегда. Разве не она — тот жестокий господин, чье ярмо человеческий род мечтал сбросить веками? Только представь себе это. Все твои близкие пребудут с тобой, неразрывно, отныне и до скончания мира. Разве не этого ты столь сильно желаешь? Подумай как следует, хорошенько все взвесь и лишь тогда отвечай.
Перспективы, обрисованные королем Дунстаном, действительно выглядели очень заманчиво. Гарет вдруг понял, насколько все последние месяцы ему не хватало Анвин — и до какой степени он счастлив обрести ее вновь. До чего же хотелось видеть ее и дальше, каждый день, и касаться ее прекрасного тела, любоваться ее медовыми волосами, раскинутыми по плечам, смотреть на бархатную кожу и на россыпь милых веснушек, рассыпанных по плечам, вспоминать на губах терпкость ее поцелуя… вспоминать ее, стоящую перед ним обнаженной, и желать увидеть ее такой снова. Пусть даже она солдатская дочь, простая крестьянка, разве разница в их положении будет иметь значение в том прекрасном новом мире, который обещает создать король?