Призрак дома на холме. Мы живем в замке

– Я же загадала три волшебных слова! – Я замерла, прижав к себе свитер. – Три слова – мелодия Глостер Пегас, – и пока их не скажут вслух, нам ничто не грозит.

– Маркиса, – Констанция, улыбаясь, обернулась ко мне. – Это наш брат, двоюродный брат, Чарльз Блеквуд. Я его сразу узнала – он так похож на папу.

– Ну, Мари, – произнес он и встал. Здесь, в доме, он показался мне еще выше, чем там, на улице, и он все рос и рос оттого, что подходил ко мне все ближе и ближе. – Ну, поцелуй брата Чарльза.

За его спиной – распахнутая настежь дверь, он первый человек, проникший в дом с тыла, и впустила его Констанция. Констанция тоже встала; она-то знала, что трогать меня нельзя, она лишь повторяла тихонько: «Маркиса, Маркиса» – и протягивала ко мне руки. Но я – точно в тисках, точно стянута проволокой, дышать невозможно, надо бежать. Я швыряю свитер на пол и выбегаю за дверь – к протоке, к своему убежищу. Там меня нашел Иона, мы лежали рядом, под сенью деревьев; они скрывали нас от дождя, они льнули друг к другу – податливо, но властно, – сплетаясь над головой в непроницаемую густую крону. Я смотрела на листья и слушала журчанье воды. Нет никакого брата, никакого Чарльза Блеквуда, чужака, незваного гостя… А все из-за того, что книжка упала, я ее вовремя не заменила, и порвалась наша охранная сеть. Завтра же подыщу что-нибудь могущественное и прибью к дереву. Я заснула под мурлыканье Ионы, как только сгустились сумерки. Посреди ночи он отправился на охоту и, вернувшись, разбудил меня ненадолго: он прижался ко мне, чтобы согреться. «Ионушка», – пробормотала я, и он успокоенно заурчал. Поутру, когда я проснулась, вдоль протоки блуждали туманы, они касались меня, обволакивали лицо. Я лежала и смеялась, ощущая, как туман ласкает и ерошит ресницы, лежала и глядела вверх, на деревья.

5

Я вошла в кухню, и туман с протоки вполз следом. Констанция готовила поднос с завтраком для дяди Джулиана. Вместо горячего молока она наливала чай – значит, дяде Джулиану лучше; он, видно, уже проснулся и сам попросил чаю. Я подошла к Констанции сзади и обняла ее, она обернулась и обняла меня.

– С добрым утром, Маркиска.

– С добрым утром, Констанция. Дяде Джулиану лучше?

– Лучше, немного лучше. И дождь сменился солнышком. А тебе, моя хорошая, я сделаю на ужин шоколадный мусс.

– Я люблю тебя, Констанция.

– И я люблю тебя. Что ты хочешь на завтрак?

– Оладьи. Маленькие-маленькие и горячие-горячие. И яичницу из двух яиц. Сегодня прилетит мой крылатый конь, и я забираю тебя на Луну; там мы будем есть лепестки роз.

– У некоторых роз лепестки ядовиты.

– Но не на Луне. А верно, что можно сажать листья?

– Не всякие. Только с пушистыми ворсинками. Такие листья ставят в воду, и они пускают корни, потом их высаживают, и получается новое растение. Не какое-нибудь, разумеется, а то, от которого взят лист. Любое не вырастишь.

– А жалко. С добрым утром, Иона. По-моему, ты похож на лист с пушистыми ворсинками.

– Ты глупышка, Маркиска.

– Мне нравятся только такие листья, из которых вырастет совсем другое растение. В пушистых ворсинках с головы до ног.

Констанция засмеялась:

– Я так заслушаюсь, и дядя Джулиан останется без завтрака. – Она взяла поднос и пошла к нему в комнату. – Горячий чай прибыл.

– Констанция, дорогая. Чудесное утро, по-моему. Я прекрасно поработаю.

– И на солнышке погреешься.

Иона умывался на залитом солнцем пороге кухни. Я проголодалась; положу-ка я перышко на лужайку, где проедет на кресле дядя Джулиан, – просто положу, ведь хоронить сокровища тут не разрешается, а как иначе быть доброй к дяде Джулиану? Зато на Луне мы носим перышки в волосах, а на запястьях – браслеты с рубинами. Едим мы на Луне золотыми ложками.

– Констанция, как ты думаешь, не пора ли начать новую главу?

– Что-что, дядя Джулиан?

– Как думаешь, не начать ли мне сегодня сорок четвертую главу?

– Конечно, начни.

– И отдельные предыдущие главы надо подправить. Тут работы на века.

– Тебя причесать?

– Спасибо, попробую сам. В конце концов, мужчина должен о своей голове заботиться сам. Ты не дала мне джема.

– Принести?

– Нет, я уже, оказывается, весь гренок съел. Констанция, я мечтаю о жареной печенке на обед.

– Договорились. Можно забрать поднос?

– Да-да, спасибо. А я пока причешусь.

Констанция вернулась с подносом на кухню.

– Теперь тебя, Маркиса, буду кормить.

– И Иону.

– Твой Иона позавтракал давным-давно.

– Ты для меня посадишь листик?

– Хорошо, только не сегодня.

Она, склонив голову, прислушалась и сказала:

– Он еще спит.

– Кто еще спит? А я увижу, как он растет?

– Спит брат Чарльз, – ответила Констанция, и день вокруг меня рассыпался на части. Вон сидит Иона на пороге, вон Констанция у плиты, но они вдруг поблекли, сделались как тени. Я не могла вздохнуть, накрепко стянутая проволокой, все вокруг стало мертвяще холодным.

– Он же призрак, – сказала я.

Констанция засмеялась – где-то очень, очень далеко.

– Значит, на папиной кровати спит призрак. А вчера вечером призрак весьма плотно поужинал. Когда ты ушла.