— Тогда она вернется к себе в номер, — ответил Вадик, опустив глаза, — и ничего не заметит, и ляжет спать. А умрет только утром… Во сне умрет, и врачи потом скажут, что это… Что это… — Парень напрягся, вспоминая сказанные ему раньше сложные слова. Потом вздрогнул и как будто выдохнул: — Скажут, что это смерть от острой сердечной недостаточности.
«Как интересно, — мелькнуло у Щелкунчика. — Наука идет вперед семимильными шагами. И все на благо человека… Чего только эти ученые не напридумывают, чтобы безопасно отправлять на тот свет неугодных людей».
Вдруг ему пришло в голову, что женщина ведь может скоро вернуться к себе в комнату и подышать этой гадостью. Щелкунчик снова вспомнил ее, какая она красивая…
Нет, конечно, это не его дело — ее смерть. В конце концов, у него свое убийство, и он должен заниматься им. И нечего мешать другим делать их дело.
Но женщину было жалко. А кроме того, Щелкунчику показалось, что, может быть, эти два дела связаны между собой. Ведь Черняков, явно заказавший убийство дамы, работает председателем профкома именно на комбинате, генерального директора которого и заказано убить Щелкунчику. Довольно многозначительное совпадение…
Щелкунчик принял решение довольно быстро. Он ведь собирался активно вмешаться в жизнь и поломать планы неприятеля… Он собирался познакомиться с той женщиной, которой уготована столь страшная участь — умереть, не приходя в сознание, в собственном гостиничном номере. От «сердечной недостаточности», как потом напишут здешние тупые и равнодушные врачи…
Ну что ж, вот Щелкунчик сейчас и займет активную позицию. Он спасет эту даму, а потом посмотрит, что из этого может получиться…
Заодно пришлось и принимать решение по поводу Вадика, сидевшего сейчас перед ним. Парня, конечно, было жалко — он так безутешно рыдал. Если бы Щелкунчик сейчас спросил его, сожалеет ли он о том, что собирался сделать и фактически сделал, Вадик бы наверняка искренне запричитал, что, конечно же, сожалеет, и бес попутал, а так он добрый парень и все такое прочее…
Да вот беда — Щелкунчик не верил этому. Вадик ведь все совершил, что от него требовалось. И если бы не помешавший ему Щелкунчик, сейчас отнюдь не терзался бы никакими угрызениями совести, а преспокойно, получив свои небольшие деньги, сидел бы в том же гостиничном ресторане, где был своим человеком, и тискал бы какую-нибудь телку из здешних. И чувствовал бы себя героем… Отлично бы себя чувствовал…
Вообще это целая особая отрасль психологии — поведение и чувства преступника, который попался… Когда он попался, в нем пробуждается сразу все — и совесть, и жалость к жертве… Вообще он — чудеснейший человек, который только раз оступился, но, несомненно, заслуживает снисхождения… И суд снисходит, и пресса радуется, глядя на кающегося преступника. А интеллигенты собачьи проливают слезы и говорят: «Вот, посмотрите, есть же в нем все же что-то человеческое… Живая душа, до которой можно достучаться…»
И никто не думает о том, что эта мразь плачет и кается сейчас только от того, что попалась, что теперь ей страшно, что эта нелюдь боится наказания. Теперь-то она, эта тварь, конечно, раскаивается вполне искренно. И искренно сожалеет… Еще бы, теперь нелюдь прикидывается такой жалкой и безобидной. А посмотрели бы вы на нее во время самого преступления. И после него, если все прошло гладко и подонок ощущает свою безнаказанность! Это совсем другой человек — тут и наглость, и презрение к человеческой жизни, и тупое хамство, и ощущение своей власти. Тут все, весь букет мерзостей, которыми сатана соблазняет и смущает детей человеческих…
Щелкунчик все это прекрасно знал по самому себе. Он знал истинное лицо преступления. Поэтому жалкий и несчастный вид парня-убийцы нисколько его не обманул. Времени оставалось мало, Щелкунчик начал торопиться.
— Пойдем, — сказал он, вставая со стула и трогая парня за плечо. — Вставай, идем быстрее, нечего рассиживаться. Я тебя не в гости приглашал.
Безропотно, потерянно Вадик встал, и они вдвоем вышли в коридор. Теперь тут никого не было, кругом царила пустота. Раньше в гостиницах были коридорные дежурные, но теперь их всех сократили из-за экономии. Так что некому «засекать» идущих по коридору.
Они прошли по коридору всего несколько шагов, до туалета. Некоторые номера не имели душа и туалета, и их обитателям приходилось пользоваться общим, на этаже.
Сейчас, по причине вечернего времени, туалет был пуст. Вот сюда-то Щелкунчик и втолкнул Вадика, который совершенно обмяк и не сопротивлялся больше, полностью покорившись судьбе.
— Вы из милиции? — только прошептал он безнадежно, обращаясь к Щелкунчику.