Призрак Оперы

— Нет, я уже видела вас в ложе вашего брата и… потом, когда вы приходили на сцену.

— Я так и думал, — раздраженно сказал Рауль. — Объясните же, пожалуйста, почему, увидев меня в своей комнате, вы, в ответ на мои слова, что я тот самый мальчик, который вытащил из воды ваш шарф, не нашли ничего лучшего, как рассмеяться.

Кристина с удивлением подняла на него глаза. Но его самого, кажется, поразила подобная смелость и неуместный тон в такую минуту, когда он хотел рассказать о своей любови и преданности. Так мог бы говорить только муж, человек, имеющий права, обманутый любовник.

Это сознание своей неправоты рассердило его еще больше и он окончательно вышел из себя.

— Вы молчите?! Ну, так я отвечу за вас. Вы не хотели меня узнать от того, что вы были тогда не одна в гримерке и не хотели показать этому человеку, что можете интересоваться кем-нибудь другим, кроме него.

— Если вы думаете, мой друг, что меня кто-нибудь стеснял, — холодно перебила его Кристина, — то это очевидно были вы, почему я и попросила вас уйти.

— Ну да, конечно… конечно… Чтобы остаться с тем!..

— О ком вы говорите? — задыхаясь, спросила девушка.

— О том, кому вы сказали: «Я пою только для вас. Я вам сегодня отдала всю мою душу, я еле жива»!

Кристина схватила Рауля за руку и сжала ее с силой, какую нельзя было подозревать в таком хрупком, нежном существе.

— Вы подслушивали?

— Да! Но только потому, что я вас люблю… И… я все слышал…

— И что же вы слышали? — внезапно успокаиваясь, спросила она.

— Я слышал, как он вам сказал: «Вы должны меня любить»!

При этих словах Кристина побледнела, качнулась и едва не лишилась чувств. Но через несколько секунд, переборов волнение, прошептала еле слышно:

— Говорите, ради Бога, говорите, что вы еще слышали!..

Рауль, ничего не понимая, продолжал молчать.

— Говорите же, наконец, разве вы не видите, что вы меня мучаете!..

— Я слышал, как в ответ на ваши слова, что вы отдали ему всю душу, он сказал: «Благодарю тебя, дитя мое, твоя душа прекрасна. Самый могущественный император позавидовал бы такому подарку. Ты заставила плакать ангелов».

Кристина в волнении прижала руки к сердцу. Ее, устремленные в одну точку, глаза наполнились таким ужасом, что Раулю на миг показалось, что она сошла с ума. Но вот мало-помалу её глаза снова оживают и две крупные слезы тихо скатываются по её щекам.

— Кристина!..

— Рауль…

Он попытался ее обнять, но девушка вырвалась из его рук и в слезах выбежала из комнаты.

Рауль был вне себя от злости и ревности. Он упрекал себя за бестактность. Хотя находил ей некоторое извинение: свою безумную ревность. Кристина не зря так напугана тем, что ее тайна известна ему, видимо, эта тайна для нее важна. Так рассуждал виконт, хотя и он не переставал надеяться на целомудренность Кристины, но прекрасно понимал какая атмосфера любви и вожделения окружает любую артистку, тем не менее, для него было ясно, что в данном случае она «отдала только душу» и это очевидно касалось только музыки и пения. Но тогда, почему она так взволнована? Он снова почувствовал себя глубоко несчастным. О! если бы он мог видеть того мужчину! Почему Кристина убежала? Где она? Он отказался от завтрака и по мере того, как протекали часы, от которых он ждал так много счастья и утешения, он становился все печальнее. Что ей мешало выйти сюда и пойти вместе с ним бродить по знакомым местам, полным для них обоих таких сладких воспоминаний? Почему, наконец, она не уезжает, если находит, что ей здесь больше нечего делать? Он знал, что она еще сегодня утром отслужила по отцу панихиду и долго молилась на его могиле.

Занятый этими грустными мыслями, Рауль сам не заметил, как забрел на кладбище. Яркие красные розы, резко выделявшиеся на белоснежной пелене выпавшего накануне снега, сразу указали ему место упокоения бродячего музыканта Даэ. Они наполняли ароматом весь уголок кладбища и, казалось, что сама жизнь расцвела в этом убежище смерти. А кругом все дышало смертью, даже земля была настолько переполнена её жертвами, что им, казалось, не хватало места и целые сотни скелетов и черепов были сложены один на другом у церковной стены, придерживаемые только тоненькой железной проволокой. Все эти сложенные, как кирпичи, черепа, перемешивающиеся с блестящими белыми костями, казались фундаментом, на котором воздвигнут храм. И, как это часто встречается в старинных бретонских церквях, вход в ризницу приходился как раз между двумя рядами этих печальных свидетельств ушедших жизней.