Призрак со свастикой

Работал католический собор на Тильзенауг. Строители закладывали камнями пробоины в стенах. За забором шумел детский приют. Работал стихийный рынок в тупике улицы. Подобные «блошиные» базарчики возникали, по-видимому, везде, где прокатилась война — от Подмосковья до Нормандии. Граждане сбывали ненужные вещи, кто-то из-под полы продавал еду, умыкнутую с продуктовых складов. Здесь же работало несколько магазинчиков — вполне официально, какой-то аналог местной продуктовой кооперации, но цены там не просто кусались, а грызли за горло! Денежный вопрос капитана контрразведки не волновал. Рейхсмарки продавцы насущного хлеба пока принимали, но курс уходящей в небытие валюты устанавливали какой-то странный. Павел набил вещевой мешок хлебом, мясными и рыбными консервами, несъеденными немецкими солдатами, тушенкой. Купил немного зелени, пару вялых огурцов, попутно пожалев, что проигнорировал кормежку в офицерской столовой.

А когда выходил с базара и готовился перебежать дорогу, что-то вдруг укололо под левую лопатку. Интуиция не дремала. Мурашки побежали по коже. Кто-то с недобрыми намерениями его разглядывал! Подобные взгляды он научился чувствовать — несколько раз отменная реакция спасала от пули снайпера, от ножа, от осколков гранаты… Павел остановился, взвалив вещмешок на спину, сунул в рот папиросу, прикурил от позолоченной зажигалки — дорогого «подарка» одного спесивого штурмбаннфюрера. Выпустил дым и медленно обернулся. Люди, выходящие с базара, обтекали его, словно волны береговой мыс. Никто не возмущался, что он встал на дороге, смотрели украдкой, прятали глаза. Это были неприязненные, но безвредные взгляды. Все не то…

«Томление» под лопаткой рассасывалось, но он не мог ошибиться. Этот человек уже отступил, слился с массой. Он мог быть одет в советскую форму, мог работать под польского патрульного, прикинуться рядовым покупателем. Павел поправил лямку, зашагал по разбитому шрапнелью тротуару, приказывая себе больше не озираться на виду у всех. Обошел обгоревшие руины замка Фридриха Великого, вышел на улицу Линдау, где дома стояли очень тесно, свернул за угол под разбитыми уличными часами. Выждал несколько секунд и отправился обратно. Дошел до ближайшего поворота, снова свернул и чуть не столкнулся с молодой женщиной в клетчатой юбке.

— О, Tut mir Leid… — ахнула немка, меняя курс. Усмехнулся, став свидетелем инцидента, мужчина в штатском, в надвинутой на глаза кепке, мельком глянул на офицера Красной армии. Эти двое не были знакомы — просто совпали их маршруты. Оба скрылись за углом.

Сделав круг по кварталу, Павел вышел на Вильмштрассе и подошел к дому под номером 34. Посмотрел взад-вперед, не отметив ничего подозрительного, задрал голову. В карнизе под крышей, заделанном лепниной, чернела крупная выбоина. Часть карниза отвалилась вместе с куском кладки. Обойдя опасное место по краю проезжей части, Павел вошел в гулкий подъезд. Снова что-то сработало под черепушкой, отступил за простенок, не доходя до лестницы, стал ждать. Но если кто-то его и «вел», то с головой отчасти дружил — не стал ломиться в подъезд. Текли минуты, никто не заходил. «Паранойя, капитан», — поздравил себя Верест, выскользнул из тамбура и, шагнув к квартире, постучал в дверь, обитую потертой кожей. Несколько секунд за дверью царило испуганное молчание.

— Линда? Фрау Магда? — позвал он громко по-немецки. — Вам нечего бояться, мы знакомы.

Что-то прошуршало, щелкнул замок. Открыла Линда Беккер — в потертой курточке, в шапочке, под которую она плотно сложила свои белокурые волосы. Посмотрела недоверчиво, сглотнула, робко улыбнулась. Из ближайшей комнаты вышла ее мать, закутанная в халат, подслеповато щурясь, стала выглядывать из-за плеча дочери.

— Мы уже встречались сегодня, — напомнил Павел, — буквально несколько часов назад. Вы уходите, Линда?

— Ой, нет, что вы, я только пришла… — Она сглотнула. Женщина боялась, всего боялась — даже его, избавившего семью от статуса бездомных. — В магазин ходила, хотела хлеба купить, но там такие жуткие очереди…

— Войти позволите?

— Да, конечно, — отступила она.

Павел вошел и стал с любопытством озираться. В доме были высокие потолки, несколько отдельных комнат, выходящих в узкий коридор. Слева — кухня с трогательными «ромашковыми» занавесками. Квартире требовался ремонт. Но все было чисто, опрятно, все лежало и стояло на своих местах. Пресловутая немецкая аккуратность — ВО ВСЕМ.

— Есть заманчивое предложение, Линда и фрау Магда, — смастерил он дружелюбную улыбку. — Какое-то время я буду жить в вашем городе. Трудно сказать, как долго. Возможно, мое присутствие затянется. Хотите чувствовать себя в безопасности, знать, что никто не придет и не выселит вас из этой квартиры?

— Мы бы многое отдали, господин… товарищ офицер, — робко улыбнувшись, ответила по-русски Линда.

— Тогда сдайте мне комнату. Обещаю вовремя платить, не играть по ночам на гармошке, не крушить в пьяных припадках мебель, — засмеялся Павел. — Обязуюсь также подкармливать вас, а то вы в своей Германии скоро загнетесь от голода.