Призраки и художники

С поездкой в Народную Деревню сначала ничего не получалось: вышло распоряжение, по которому в тот день по автостраде могут ездить только машины с четными номерами — чтобы не мешать маневрам. Профессор Мун получил разрешение. Они со вторым профессором Саном везли англичан по автомагистралям, которые вполне можно найти в Техасе, в долине Роны, в Бирмингеме или австралийском Калгурли, в канадском Саскачеване или Внешней Монголии. За окном — только полотно дороги и несколько холмов. Разделительного барьера нет, объяснил профессор Мун, чтобы эту автостраду можно в случае необходимости мгновенно превратить во взлетно-посадочную полосу. Для реактивных самолетов вертикального взлета и посадки, для истребителей, для вертолетов. В небе время от времени раздавался ноющий звук механических крыльев. Заговорили про комендантский час. Профессор Мун сказал, что он его любит. Наш город залит адским сиянием, сказал он. Постоянно. И сильно загазован. Вчера вечером я, как в детстве, вышел на улицу и посмотрел на Млечный Путь. Теперь его из-за загазованности не разглядеть. Тогда, мальчишкой, я изучал звезды, сказал он. Селия понимала, что спрашивать, сколько ему лет, в каком мире он вырос, было бы невежливо. Вместо этого она спросила, насколько серьезна угроза, из-за которой проводят военные маневры. Все это очень неопределенно, сказал профессор Мун. Нам всегда угрожают в силу нашего географического положения. Нашей стране всегда грозит оккупация, и она постоянно была оккупирована. Иностранная держава правила здесь чуть не целый век, даже язык наш запрещали. Мы научились терпению и своего рода хитрости. Сам я думаю, что маневры призваны развить в нас чувство национального единства. Ведь вам, пережившим Вторую мировую, знакомо чувство национального единения перед лицом опасности?

* * *

Селия подумала об искусстве как о средстве спасения. Говоря о различных, выбранных наугад отрывках из Данте, Вагнера, Мидлтона, Упанишад, «Гамлета» и так далее и столь же произвольно не включая других в этот список канонизируемых, Т. С. Элиот написал: «…обломками сими подпер я руины».[39]

Писатели-реалисты — это скромные сороки, собирающие значимые вещи. Ни разу не надевавшиеся шелковые шляпки тетушки Пуллет,[40] выглядевшие очаровательно старомодными в 1830-е годы и найденные в 1858-м, всегда красивые и все еще ждущие своего часа. Ножи Дэвида Копперфильда,

[41] ленты Эммы Вудхаус.[42]

С этой точки зрения Народная Деревня была не только достопримечательностью для туристов, но и произведением искусства. Здесь было собрано все, что могло вот-вот тихо исчезнуть, и все это было в своем роде исключительно: деревенский дом, муниципальная тюрьма, надгробный памятник, ремесленники за работой, ткачи и мастера по изготовлению вееров, живые куры в плетеных курятниках незапамятных времен, сидящая на воссозданной веранде женщина-шаман с мрачным лицом, с разложенными перед ней приспособлениями для предсказания судьбы. Профессор Мун рассказал, что каждый камень, каждая доска, каждая соломенная крыша были привезены и заново собраны. Это настоящие дома, не подделки, в них когда-то жили, у каждого своя история. Селия всматривалась в безупречно чистые кухни со стоящими в полумраке огромными сосудами для хранения продуктов, с вделанными в очаг на уровне пола котлами и жаровнями. Профессор Мун объяснил, как устроен очаг. В сырой или ветреный день дым от него мог расползтись по всей кухне. Неприятно для тех, кто там находился. А находиться там разрешалось только женщинам. Мужчин не пускали. Даже маленьких мальчиков? — спросила Селия. Только совсем маленьких, сказал профессор Мун. А алтарь там был? — спросила Селия, вспоминая, что она в это время писала о ларах и пенатах, о ду́хах очага. Дома были изящные и пустые. В них стояли инкрустированные перламутром резные сундуки и низенькие столики, лежали рулоны одеял, и больше ничего. Представить мысли или обычаи исчезнувших обитателей по такой обстановке невозможно. Профессор Мун предпочел не отвечать на вопрос Селии. Он чуть-чуть отошел и смотрел в сторону, вдаль. Вы не понимаете, сказал он, что именно в таких домах выросло большинство наших людей. Я и сам вырос в таком доме. Селия спохватилась, что коснулась чего-то личного. Но все-таки спросила: а были такие части дома, куда не могли входить женщины? Конечно, были, неопределенно ответил профессор Мун. Они шли вокруг дома и заглядывали в каждый проем. Что это были за части дома, он рассказывать не стал. Снаружи под звуки двух маленьких барабанов и мелодию флейты, мощно льющиеся из громкоговорителя сквозь опушенные ветви похожего на акацию дерева, в сплетающихся хороводах кружились исполнители народных танцев. На них были красивые белые полотняные костюмы, украшенные разлетающимися разноцветными лентами — бледно-желтыми, ярко-синими, лиловато-коричневыми, цвета зеленой листвы. Зрители были одеты в джинсы, майки с надписями и закрытые туфли-мыльницы.

— Какая безвкусная одежда, — сказал профессор Мун. — В этих ужасных туфлях нет ни изящества, ни стиля.