Призвание

Узнав о существовании в школе рукописного журнала, Борис Моисеев тотчас вызвал к себе секретаря ячейки Витю Яворского и предложил немедленно ликвидировать этот, как он выразился, «нарост». Моисеев явно усмотрел в издании школьного журнала нечто вроде «фракционной деятельности».

После этого на собрании школьной комсомольской ячейки произошел примерно следующий разговор.

Я в о р с к и й. Кто члены редколлегии журнала и кто вас выбирал?

Ф р о л о в. В редколлегию входят Женя Васютина, Володя Кованов и я. Выбирали нас на общем собрании класса. Бюро ячейки об издании журнала знало.

Я в о р с к и й. Мы получили от волкома комсомола указание ликвидировать журнал, а вам нужно самораспуститься.

Ф р о л о в. Распустить нас вы не имеете права. Снять с нас полномочия членов редколлегии может только наш класс…

Нужно сказать, что мы знали о решении волкома закрыть наш журнал, но, считая это несправедливым, заупрямились. Когда об этом сообщили Борису Моисееву, он пришел в ярость. Приехав к нам, Моисеев потребовал созыва общего собрания. Собрание было бурным; ребята кричали, свистели, не давали Моисееву говорить. Секретаря волкома обвинили в «подавлении свободы». Школьные активисты и даже преподаватели поддержали нас. Дело приняло неприятный оборот.

Наша девятилетка была, если можно так сказать, опорным пунктом волостной комсомольской организации. Нелепый конфликт между Борисом Моисеевым и школьной ячейкой грозил серьезными неприятностями, все последствия которых трудно было предугадать. Но как бы то ни было, в ответ на категорическое требование секретаря волкома прекратить выпуск журнала Фролов продолжал упорствовать. В итоге за свою строптивость он был исключен из комсомола. Члены редколлегии отделались выговорами.

Нужно сказать, что старшие товарищи не поддержали столь суровые наказания. Когда обо всей этой истории узнали в нижегородском укоме комсомола, то там строго отчитали секретаря волкома за административный раж, и Сашу Фролова восстановили в комсомоле.

Неудача с журналом, конечно, очень огорчила нас. Но мы не унывали и по-прежнему жаждали самостоятельной деятельности. И этот порыв всячески поддерживали Бекетов, Яковлев, Загрядская.

Был у нас среди взрослых и еще один умный и чуткий друг — Елена Алексеевна, мать одноклассника Васи Рузанова. Мужа ее, отца Васи, убили местные кулаки. Сразу после этого, не поддавшись горю, Елена Алексеевна вступила в партию. А в то время, о котором идет речь (1924 год), она работала в женотделе волости.

Помню, как повозка Рузановой останавливалась во дворе школы; Вася выбегал навстречу матери, и они вместе входили в класс, неся плетенный из лыка кошель. А через несколько минут все с наслаждением уплетали ржаные лепешки, испеченные на конопляном масле. Затем мы окружали Елену Алексеевну тесным кольцом и слушали ее рассказы о событиях в волости. Большевики, говорила она, поставили перед нами задачу: вооружить народ книгой. Надо по-настоящему заниматься воспитанием людей, просвещать их, вести антирелигиозную пропаганду. Плохо вот, грамотных избачей не хватает, учителя наперечет…

Беседуя с нами, Елена Алексеевна острым глазом замечала, у кого не хватает на рубашке пуговицы, порвались рукава на локтях или штаны на коленке. Не прекращая беседы, вынимала иглу с ниткой и начинала нас «ремонтировать». Она приняла близко к сердцу наши огорчения по поводу журнала. Мы были почти уверены, что именно Рузанова рассказала в укоме комсомола, как вышла вся эта история, и помогла Саше Фролову снова стать в ряды комсомола. По ее совету мы стали расширять и свою «просветительную деятельность».

Ходили в села, проводили беседы по «текущему моменту», на антирелигиозные темы. Принимали нас по-разному. Старухи, как правило, плевались, проклинали безбожников, а молодежь слушала охотно, особенно когда беседы сопровождались показом картинок «волшебного фонаря» или незамысловатыми опытами по физике и химии.

Мы понимали, что могли сделать больше. Комсомольцы из ближних сел говорили, что девчата, как и раньше, собираются на посиделки, сплетничают, а парни пьянствуют, часто устраивают дебоши. Посоветовавшись, решили ходить на эти посиделки и читать вслух интересные книги. Это понравилось; после двух-трех раз молодежь, особенно девушки, без всяких уговоров стала собираться на наши чтения. Задолго до нашего прихода «слушательницы» рассаживались по лавкам — кто прял лен, кто вязал чулки или варежки — и с нетерпением ждали чтецов. Приходили мы обычно втроем и сменяли друг друга.

Однажды в субботу собрались в старой заброшенной избе. Комнату освещала тусклая керосиновая лампа. Читали Чехова. И вдруг я почувствовал, что чтение сегодня не занимает девчат. Они были явно чем-то обеспокоены. Я не выдержал и спросил у сидящей рядом со мной Груни Волковой, что случилось? Она помолчала в смущении, а потом сказала:

— Шли бы лучше домой… Ребята собираются нынче вас побить…

Я не поверил ее словам. Пожал плечами:

— За что же нас бить?