Призвание

Трудно разговаривать с раненым, у которого отнята нога или рука. Он хочет вернуться домой на «своих» ногах и требует немедленно изготовить ему искусственную конечность. Убедить его в том, что настоящим протезом можно пользоваться только через полгода, не раньше, — невозможно. Даже вызов работников протезного завода, который располагался по соседству с нами, не мог ничего изменить. Приходилось делать по два протеза. Один выдавался при выписке, чтобы солдат мог с ним ехать домой, пройтись раз-другой по улице. А спустя полгода, когда культя «созреет», исчезнет отек мягких тканей, потребуется второй протез — опорный шинно-гильзовый или деревянный, который будет удобен для постоянного ношения.

Ох как трудно давалось раненому «воспитание» культи с тем, чтобы она была пригодной для протезирования. Даже одно прикосновение к культе вначале вызывало у раненого невероятные боли. И надо было терпеливо уговаривать, чтобы он мужественно переносил боль, ибо иначе ведь опороспособной культю сделать невозможно. Убедившись на примере других, что иного выхода нет, раненый, стиснув зубы, начинал «приучать» культю выдерживать давление, сначала опираясь на подушку, потом на матрац, затем на войлок и уж под конец тренировки — на более твердое основание. Так шаг за шагом человек при активной помощи врача готовился к тому, чтобы стать на «свои» ноги.

Когда раненые наконец начинали ходить, какой это было радостью и для больного, и для врача!

Иногда бывало и так. Все доводы в разговоре с раненым исчерпаешь, а он лежит, отвернувшись к стене, замкнулся, молчит. Тогда начинаешь рассказывать ему о героях-врачах В. В. Успенском и Н. А. Богоразе, которые, лишившись в молодости обеих ног, нашли в себе силы, волю, чтобы жить и работать, да еще как работать!

Забегая вперед, скажу, что сразу же после войны, когда я вместе с другими фронтовиками стал работать в отделе здравоохранения ЦК партии, мы подготовили предложение об изготовлении специальных мотоколясок с ручным управлением для раненых, потерявших ноги. Нас тогда горячо поддержали, и результаты не замедлили сказаться.

Скольких людей это помогло тогда возвратить к жизни и труду…

НАШИ ШЕФЫ

Как я уже упоминал, над нашим госпиталем шефствовала Академия наук СССР и помогала во многих делах.

Младшего персонала в госпитале не хватало: большинство молодых женщин и девушек работали на военных заводах, а к нам направляли пожилых людей, физические возможности которых были ограничены.

Чтобы помочь нам, жены научных сотрудников академических институтов, находившихся в эвакуации в Казани, взяли на себя заботы о тяжелораненых. Вместе со своими детьми они дни и ночи дежурили в палатах. На дежурства приходили, как на работу, — по графику. Анна Алексеевна Капица брала с собой своих ребят-подростков. Они помогали катать бинты, заготовлять материал для операционной и перевязочной, подавали тяжелораненым воду, чай, кормили обедом. Нашим добровольным помощникам приходилось нелегко. Они недосыпали, недоедали, многое из того, что приходилось делать, было им совершенно незнакомо, и нужно было учиться «на ходу».

Как родную мать, встречали раненые маленькую седую старушку — жену академика Трахтенберга. Надежда Ивановна часто приходила в госпиталь с судками. Дома она готовила еду для тяжелораненых, которые не могли есть обычную госпитальную пищу. И как довольна была Надежда Ивановна, когда раненый с аппетитом уничтожал принесенный ею домашний обед!

Все знали, как нелегко живется семье академика Понтрягина — слепого математика, ведь за ним самим нужно было ухаживать. Но его жена трудилась в госпитале наравне со всеми и даже обижалась, когда ее хотели освободить от очередного дежурства.

Дочь академика Л. А. Орбели — Мария, старший научный сотрудник физического института, часто дежурила в госпитале после работы в институте. На редкость общительная, добрая, жизнерадостная, она вносила оживление и поднимала настроение раненых бойцов. Очень подружилась Мария Орбели с Ксенией Ивановной, и та не раз говорила ей: «Как жаль, Маруся, что ты не сестра — талант зря пропадает». Она, смеясь, отвечала, что и физиком быть неплохо.

Леон Абгарович, соскучившись по своей единственной дочери, приходил повидаться с ней. Мы, конечно, использовали это в своих «корыстных» целях: советовались, просили побыть на операциях, особенно при выделении из рубцов седалищного нерва. Раненых с повреждением периферических нервов скопилось в госпитале много, и приходилось часто оперировать то на срединном нерве, то на седалищном.

Орбели советовал подводить ко шву комплекс витаминов, а чтобы нерв снова не был замурован в соединительно-тканый чехол, рекомендовал место соединения закрыть биологической трубкой, изготовленной на кетгутовом заводе. (Я сделал несколько таких операций, и все они прошли благополучно.) Леон Абгарович находил время, чтобы подробно разобрать наиболее тяжелые случаи ранения нервных стволов и деликатно советовал применить тот или иной метод лечения. При этом он неизменно говорил: