Про что щебетала ласточка Проба "Б" (СИ)

Море еще не улеглось посл бури; но передъ закатомъ, солнце опять уже озаряло темныя волны тамъ и сямъ дрожащими лучами. Теперь въ темной синев неба загорлись мало по малу звзды. Готтгольдъ глядлъ на нихъ, и потомъ снова обратилъ глаза на тихое лицо старика, подл котораго онъ сидлъ подъ защитой толстыхъ стнъ приморскаго дома. Возл нихъ мерцалъ черезъ окно свтъ фонаря, который, съ тхъ самыхъ поръ какъ кузенъ Бослафъ жилъ въ этомъ дом, горлъ тамъ каждую Божію ночь; будетъ горть и посл, когда смерть закроетъ ему глаза. Для этого самаго онъ и совершилъ путешествіе въ Зюндинъ -- первое съ тхъ поръ какъ, шестьдесятъ пять лтъ тому назадъ, онъ возвратился изъ Швеціи, да ужь конечно и послднее. Ему таки надо было преодолть себя, чтобъ отказаться за столько дней отъ своихъ отшельническихъ привычекъ и снова вмшаться въ людскую толпу. Но такъ было нужно;-- ему не слдовало раздумывать объ томъ: легко ли ему это будетъ или трудно. И вотъ онъ пустился въ путь съ молодымъ Карломъ Петерсомъ, сыномъ своего стараго друга,-- изъ Зюндин, шесть дней кряду, каждое утро являлся къ господину президенту, и каждый разъ ему отказывали, потому-что господинъ президентъ, какъ говорилъ камердинеръ, очень занятъ; а напослдокъ этотъ камердинеръ сказалъ ему грубымъ тономъ, чтобы онъ больше и несмлъ приходить. Но въ эту самую минуту президентъ вышелъ изъ кабинета и, увидивъ старика, ласково спросилъ его: кто онъ такой и что ему нужно. Тутъ кузенъ Бослафъ разсказалъ обходительному сановнику, что зовутъ его Бослафъ Бенгофъ и что онъ былъ другомъ Мальте фонъ Криссовица, вонъ и портретъ его виситъ на стн, вдь онъ, кажись, приходится праддомъ президенту,-- а потомъ разсказалъ свою просьбу. Дйствительно, покойный Мальте фонъ Криссовицъ былъ однимъ изъ шести молодыхъ господъ, что были судьями въ состязаніи между Богиславомъ и Адольфомъ Венгофами,-- и президентъ слышалъ еще въ молодости эту знаменитую исторію отъ своего отца, а отецъ слышалъ ее отъ дда, а дду-то разсказывалъ ее праддъ. Ему казалось просто сказкой, что герой этой исторіи еще живъ,-- что это тотъ самый старикъ, который сидитъ съ нимъ рядомъ на диван; онъ позвалъ свою жену и дочь, представилъ ихъ ему и уговаривалъ его остаться обдать. Вс были такіе добрые и ласковые, а -- что главне всего -- на прощаньи президентъ далъ ему свое графское слово, что то доброе дло, объ которомъ старикъ просилъ его, станетъ съ этихъ поръ его собственнымъ дломъ.

-- На этихъ же дняхъ, сказалъ дядя Бослафъ,-- здсь передъ домомъ, на высокомъ фундамент изъ прибрежныхъ камней, будетъ устроенъ маякъ, и свтъ его будетъ хватать еще на милю дальше, чмъ свтъ моей лампы. Карлъ Петерсъ назначенъ смотрителемъ и будетъ жить со мной въ приморскомъ дом, который теперь уже будетъ служить караульней, а посл моей смерти перейдетъ въ собственность правительства. Теперь съ моихъ плечь спала великая забота. Мн ужь не нужно больше, когда я утромъ гашу лампу, говорить: "будешь ли ты въ силахъ сегодня вечеромъ опять ее зажечь?"

Старикъ замолчалъ; громче трещало знамя на коньк береговаго дома; громче журчали волны между прибрежными каменьями. Готтгольдъ съ благоговйнымъ почтеніемъ смотрлъ на высокую фигуру девяностолтняго старика съ блыми какъ серебро волосами, въ груди котораго сердце все еще такъ горячо билось для людей -- для бдныхъ мореходцевъ и рыбаковъ, которыхъ онъ никогда даже не видалъ, про которыхъ онъ только и зналъ, что они плывутъ тамъ, въ темную ночь, невидимые даже для его зоркаго глаза,-- и пока видятъ свтъ, держатся дальше отъ опаснаго берега, какъ ихъ учили тому ихъ отцы и дды. И этотъ старикъ, жившій только для другихъ, чья жизнь была посвящена любви къ людямъ, отъ которыхъ онъ не требовалъ и не ждалъ ни взаимной любви, ни благодарности,-- сегодня рисковалъ своею жизнію, чтобы снасти его, а онъ едва ли и желалъ-то этого; вдь жизнь его была такъ безотрадна -- онъ любилъ и не былъ любимъ. Что сказалъ бы про это старикъ? Да и понялъ ли бы еще онъ, при безграничности своей самоотверженной любви, такую своенравную и эгоистическую страсть?

-- Это было моей единственной заботой, началъ опять дядя Бослафъ,-- правительство сняло ее съ меня; есть у меня еще другая, но эту-то ужь никто не можетъ снять съ меня.

-- Вы говорите объ ней -- объ Цециліи? спросилъ Готтгольдъ съ бьющимся сердцемъ.

-- Да, отвчалъ старикъ,-- объ ней, объ Ульриковой правнучк, которая во всемъ такъ похожа на свою прабабушку, только еще несчастне ея. Будь моя воля, не вышла бы она замужъ за этого человка, но вдь они въ грошъ не ставили моихъ совтовъ.

Со старикомъ вдругъ сдлалась какая-то странная, ужасная перемна. Высокая его фигура опустилась, словно вся сила покинула его; низкій и еще за нсколько минутъ передъ этимъ такой сильный голосъ дрожалъ, когда посл короткой паузы, которую Готтгольдъ не смлъ прервать, старикъ продолжалъ: