Про что щебетала ласточка Проба "Б" (СИ)

Брандовъ громко засмялся и, вскочивъ со стула, началъ быстро ходить взадъ и впередъ по комнат и вдругъ остановился передъ шкафомъ съ оружіемъ, сорвалъ съ гвоздя пистолетъ и съ взведеннымъ куркомъ, повернувшись на каблукахъ къ Готтгольду, вскликнулъ:

-- Къ несчастію, слишкомъ часто добрые друзья то же самое что добрые враги, такъ что и не отличить ихъ другъ отъ друга. Какъ ты думаешь?

-- Бываетъ, спокойно отвчалъ Готтгольдъ,-- но ты лучше бы повсилъ пистолетъ назадъ въ шкафъ; твоя рука сегодня не совсмъ тверда для такихъ игрушекъ, пожалуй еще случится какое нибудь несчастіе.

Готтгольдъ ршился ни въ какомъ случа не начинать сегодня объясненія съ полупьянымъ человкомъ, не уступать его угрозамъ (если только это была съ его стороны угроза) и не позволять вырывать у себя тхъ денегъ, которыми приходилось ему поплатиться, чтобы выкупить безнаказанность всего остальнаго.

Отъ Брандова не скрылось выраженіе спокойной ршимости на лиц его гостя; онъ опустилъ поднятое оружіе, положилъ его въ сторону, подошелъ къ столу и, бросившись на стулъ, сказалъ:

-- Ты правъ! Дйствительно, могло бы случиться несчастіе, но ни одна душа не пожалла бы объ этомъ; да, наконецъ, если бы я и пустилъ себ пулю въ лобъ, это было бы какъ нельзя послдовательне. Ты счастливецъ! Ты съ ранней молодости долженъ былъ работать и много учился; вдругъ теб еще точно съ неба сваливается огромное состояніе, чисто лишнее! Я же...я никогда не работалъ, никогда не учился и теряю состояніе; а безъ него я -- ничтожество, больше чмъ ничтожество: посмшище для всхъ кто меня зналъ, воронье пугало для разноцвтныхъ пташекъ, для всхъ съ кмъ былъ до сихъ поръ на равной ног, если только не выше,-- и вс-то они оставятъ теперь несчастную общипанную ворону на произволъ судьбы. О, чортъ возьми!

Онъ такъ ударилъ по столу стаканомъ, что разбилъ его.

-- Э, дло не стоитъ того, чтобъ выходить изъ себя! Долженъ же быть всему конецъ, и какъ бы тамъ надъ мной ни издвались, никто не можетъ сказать, чтобъ я не насладился жизнію. Всю свою жизнь я пилъ самыя лучшія вина, здилъ на самыхъ быстрыхъ рысакахъ и цловалъ самыхъ хорошенькихъ женщинъ. Вдь и ты, Готтгольдъ, знатокъ въ этомъ; наврное, ты длалъ то же самое, конечно но своему, потихоньку! Да, ты всегда былъ, у, какая тонкая штука! такъ что я еще въ школ питалъ чертовское уваженіе къ твоей ловкости. Э, не бда, и я тоже не совсмъ дуракъ, а умные люди, какъ ты да я, всегда съумютъ поладить; только отъявленные дураки вцпляются другъ другу въ волосы -- дураки, глупые мальчишки, какими мы были тогда! Помнишь? Терцъ, квартъ, квартъ, терцъ! ха, ха! ха! Теперь съ нами такой штуки уже не можетъ случиться. Чокнемся-ка, старый товарищъ! чокнемся за доброе товарищество.

Онъ протянулъ ему полный стаканъ.

-- Мой стаканъ пустъ, сказалъ Готтгольдъ,-- да и бутылка также. Пора спать, мы уже вдоволь пили.

Онъ вышелъ изъ комнаты, прежде чмъ Брандовъ усплъ возразить ему.

Когда дверь затворилась за нимъ, Брандовъ сдлалъ прыжокъ, словно дикій зврь, бросающійся за своей добычей, остановился посреди комнаты и, оскаливъ свои блые зубы и грозя въ дверь, сказалъ:

-- Негодяй проклятый! Крови, крови твоей хочу, я по капл выжму ее изъ тебя. Но прежде мн нужны твои деньги.

Поднятыя руки опустились; онъ, шатаясь, дошелъ до стола и слъ у него, нодперевъ обими руками свою пылающую голову; онъ кусалъ себ губы до того, что изъ нихъ выступала кровь, придумывалъ преступленіе за преступленіемъ, одно ужасне другаго, но ни одно изъ нихъ не вело къ цли. Вдругъ онъ выпрямился, изъ груди у него вырвался хриплый смхъ. Хорошо же! она сама должна потребовать ихъ отъ него, и то послужитъ средствомъ принудить ее къ этому. Мщеніе, полное мщеніе! И притомъ ни малйшей опасности! только бы эта двка не разболтала! она ужь не разъ грозила этимъ, а сегодня была нагле чмъ когда нибудь; но вдь завтра должно все кончиться,-- а ночью мало ли что можно устроить!