Про что щебетала ласточка Проба "Б" (СИ)

-- Такъ отпустите ихъ; Селльенъ лежитъ въ гостинницѣ Фюрстенъгофъ, мы только-что перевязали его; онъ все еще безъ памяти; Лаутербахъ сомнѣвается, чтобъ онъ остался живъ. Мнѣ кажется, будетъ лучше, если я самъ принесу имъ это извѣстіе. Ты тутъ, Брандовъ!

-- Я жду васъ здѣсь уже около двухъ часовъ, сказалъ онъ.-- Но какъ это могло случиться? бѣдный Готтгольдъ и этотъ добрый Селльенъ! Ты конечно останешься здѣсь и вы также, господинъ Вольнофъ?

Не дожидаясь отвѣта, Брандовъ бросился въ дверь и исчезъ во мракѣ.

Вольнофъ сверкнулъ вслѣдъ ему глазами; но удержалъ слово, дрожавшее, повидимому, у него на губахъ.

-- А вы сами, любезный Готтгольдъ? сказалъ онъ.

-- Я-то дешево отдѣлался, сказалъ Готтгольдъ.-- Но что-то будемъ теперь? Какъ мы скажемъ объ этомъ дамамъ?

-- Мнѣ хотѣлось бы сперва посмотрѣть на него. Онѣ знаютъ, что я отправился встрѣчать васъ и не замѣтятъ, что меня нѣтъ.

-- Такъ пойдемъ-те!

Друзья вышли. Вольнофъ подалъ Готтгольду руку.-- Обопритесь объ меня, сказалъ онъ,-- покрѣпче, и молчите!

-- Еще одно. Десять тысячь, что были при Селльенѣ, потеряны. Мы замѣтили это тогда только, когда разрѣзали на немъ сюртукъ.

-- Какъ они могли потеряться, если вамъ пришлось разрѣзать на немъ сюртукъ?

Готтгольдъ не отвѣчалъ; онъ едва не упалъ разъ въ обморокъ дорогою и теперь опять почувствовалъ головокруженіе; ему дѣйствительно нужно было какъ можно крѣпче опереться на руку Вольнофа.

Не безъ труда достигли они гостинницы, гдѣ все было въ величайшемъ волненіи; но Брандова они уже не застали. Онъ по словамъ хозяина, какъ только узналъ о потерѣ денегъ, то сію минуту велѣлъ осѣдлать лошадь и ускакалъ, даже не взглянувъ на ассесора. Онъ говорилъ, что тутъ онъ не принесетъ никакой пользы, а деньги безъ него едва ли найдутся.

-- Да и при немъ, пожалуй тоже, пробормоталъ Вольнофъ.

Ассесоръ былъ все въ томъ же положеніи.-- Если онъ не опомнится въ скоромъ времени, у насъ нѣтъ никакой надежды снасти его, сказалъ докторъ Лаутербахъ.

Скоро у доктора Лаутербаха оказалось двое паціентовъ. Готтгольдъ упалъ въ обморокъ на постель Селльена.

-- Я это предсказывалъ, сказалъ докторъ.-- Это чудо, что онъ такъ долго выдержалъ. Дѣйствительно, это ужасный случай.

-- Если только это случай, пробормоталъ Вольнофъ.

XXIII.

Для господина Вольнофа и его жены наступили безпокойные дни и ночи. Не смотря на тяжелыя раны ассесора, его все-таки можно было перенести въ домъ Вольнофа, гдѣ конечно ему было удобнѣе во всѣхъ отношеніяхъ,-- тогда какъ Готтгольдъ, котораго, сравнительно съ нимъ и раненымъ-то почти было нельзя назвать, долженъ былъ остаться въ гостинницѣ. Онъ лежалъ въ горячкѣ, даже цѣлыми часами въ безпамятствѣ, въ сильномъ бреду; докторъ Лаутербахъ подозрительно качалъ головою и говорилъ о сотрясеніи мозга, въ чемъ нѣтъ ничего невозможнаго, и о внутреннемъ поврежденіи, въ чемъ очень много вѣроятнаго. Господинъ Вольнофъ былъ сильно озабоченъ, и все свободное время, какое только у него было, проводилъ у постели больнаго.

-- Болѣзнь ассесора въ сущности очень проста, говорилъ господинъ Вольнофъ;-- онъ сломалъ себѣ лѣвое бедро и вывернулъ правую руку; рука успѣшно вправлена, а нога лежитъ въ превосходномъ гипсовомъ станкѣ -- за ассесора я не боюсь: его поставите на ноги и вы, женщины. Съ Готтгольдомъ другое дѣло; мы все еще не знаемъ, чѣмъ это кончится,-- тутъ я необходимъ.

Оттилія полагала, что онъ будетъ всегда считать себя необходимымъ тамъ, гдѣ будетъ Готтгольдъ; впрочемъ, она ровно ничего не имѣла противъ этого, она сама вполнѣ раздѣляла его; Готтгольдъ былъ для нея все равно, что родной сынъ.

Господинъ Вольнофъ принялъ съ улыбкою это странное признаніе; и та же самая меланхолическая улыбка играла раза два на его серіозномъ лицѣ, въ то время какъ онъ, сидя у постели больнаго, отводилъ у него съ горячаго лба мягкіе, кудрявые волосы и сравнивалъ это прекрасное, то блѣдное, то раскраснѣвшееся лицо съ другимъ лицомъ, которое казалось ему когда-то идеаломъ всего прекраснаго и неизгладимо напечатлѣлось въ его сердцѣ.

И много странныхъ думъ пробуждали въ немъ эти воспоминанія, когда онъ сидѣлъ такимъ образомъ въ долгіе, тихіе часы; думы эти согрѣвали его сердце, но онъ гналъ ихъ отъ себя, потому-что они потрясали ту твердую почву, гдѣ онъ поставилъ себя и свой домъ и гдѣ онъ долженъ бытъ крѣпко держаться, если не хотѣлъ, чтобы и онъ самъ, и все что было ему ввѣрено, разлетѣлось какъ прахъ по вѣтру. Нѣтъ, нѣтъ! Не только Богу подобало рѣшить, что сдѣланное имъ дѣло -- дѣло хорошее, но и человѣкъ долженъ имѣть право говорить такъ о своемъ созданіи, долженъ имѣть возможность сказать это, если желаетъ сохранить силы и мужество, необходимыя для того, чтобъ сберечь сдѣланное. Онъ избралъ свою часть; лучшая она или худшая? все равно! онъ избралъ -- ее и конецъ. Не лучшія -- худшія натуры тѣ, которыя все еще думаютъ придти къ какому нибудь рѣшенію, когда все уже давно рѣшено.