— Сколько можно в классе терпеть эту Цыганову, её обезьяньи проделки?! Как ни придёт сын домой, только про неё и рассказывает. Она ведь никого и ни во что не ставит! Уж и полицию вызывали, и к психиатру водили, а уж про директора школы я и не говорю! Какие знания получат наши дети в таком аду?! Это ведь не девочка, а какое-то исчадие ада! Одно её имя — Дунька — уже давно стало нарицательным! Как можно её считать нормальной?! Давайте напишем коллективное заявление в ГУНО от имени родительского собрания. Пусть её переводят в другую школу! Мы настрадались — хватит, пусть другие с ней мучаются!
Дунька смотрела, как Колькина мамаша брызгала слюной во все стороны, и невольно брезгливо кривила нос. Её мамка никогда так не делает, даже когда кричит на неё. И если уж она, Дунька, обезьяна, то Колькина мамаша… самая настоящая свинья! И что это она имеет в виду, говоря про какое-то «имя нарицательное»?
Потом голос подала мать Вики Воробьёвой. Прежде чем открыть рот, она, как и мамаша Сорокиной, кокетливо передёрнула плечами, поправила рукой красиво уложенные волосы и откашлялась. Что-то сейчас зачирикает? Ей птичья фамилия явно подходила. Не то что её Вике! Тоже мне воробушек, хомяк скорее. В школьное платье еле влезает, а спортивки чуть не лопаются на ней.
— …давно всем известно! Я поддерживаю это предложение. Цыганова не только мешает классу, но и подаёт дурной пример как мальчикам, так и девочкам, — продолжала Викина мамаша. — И потому в будущем у нас могут быть с детьми большие проблемы. Если ей всё дозволено, почему другим этого нельзя?! Сейчас наши дети ещё маленькие, но не за горами трудный подростковый возраст. А дурной пример, как вы знаете, заразителен. Я тоже за то, чтобы перевести Цыганову в другую школу или даже в специализированный интернат.
Дунька смотрела на Воробьёву-старшую, как на больную. «Дурной пример заразителен», «специализированный интернат»…
Вспомнилось, как в первом классе Вика пригласила её, Дуньку, к себе домой. Мать их вместе тогда даже на порог не пустила. При одном виде Дуньки зрачки её превратились в два пулемётных дула. И сколько Вика ни канючила: «Мамочка! Мы только в куклы поиграем! Потом всё за собой приберём, я обещаю!» — мать держала крепкую оборону. А Вика, надув и без того полные щёки, лепетала: «Маме не нравится наша дружба. Она боится, что я от тебя плохому научусь».
Дунька и в голову не взяла. Сплюнула в сторону. Подумаешь! На улице ей было даже интереснее. И куклы эти ей даром не нужны. Пусть с ними Вика нянчится.
И вот оно, продолжение: «… не за горами трудный подростковый возраст». И она, видите ли, тоже за то, чтобы её, Дуньку Цыганову, перевели в другую школу.
— Конечно! — будто вступив с ней, Дунькой, в спор, подхватила мамаша Вовки Ершова, маленького и вредного, всё делающего исподтишка. — Есть же школы для трудных подростков. Может быть, там ей мозги вправят! — И легонько толкнула локтем родительницу ябеды Лизки Капраловой: мол, что молчишь? Поддержи!
Та вздрогнула, проворно стряхнув с себя равнодушную дрёму, и заверещала:
— Да! Да! Надо что-то делать! Девочку необходимо изолировать. Всё, что она творит, — творит совершенно осознанно! И в этом вся беда. Вряд ли с возрастом она поумнеет. Тут, видно, наследственность, от которой избавиться трудно…
И стала растерянно крутить головой, ища поддержки у молчащих родителей. Те задвигались, зашептались, одним словом, «активизировались». И понеслось!..
За полчаса их обличительных речей Дунька наслушалась про себя такого, что даже спина взмокла, зачесалась. Взглянула на Валерку. У того скулы напряглись, желваки бегают. А сам смотрит в стол и вертит в руках ручку. До того довертел, что ручка сломалась и потекла. Руки у Валерки вымазались синей пастой. Он сердито чертыхнулся. То ли из-за пасты, то ли из-за того, что услышал. Откинул ручку в сторону, достал носовой платок и стал оттирать им грязные пальцы. Дунька наблюдала за ним с нескрываемым презрением. Талдычил: «честь семьи», «честь семьи», а у самого руки дрожат. Защитник нашёлся! Интересно, как он после собрания будет с ней разбираться? Бить? Вряд ли! Нотации читать? Не похоже!
И тут Валерка встал.
— Разрешите мне сказать несколько слов! — Все лица снова разом повернулись в его сторону. — Я, так сказать, новоиспечённый отец Дуни Цыгановой. Всё, что здесь вы говорили, возможно, правда. Но дети наши взрослеют, умнеют, понимают свои ошибки и… меняются в лучшую сторону.
В классе раздался явно несогласный ропот. И по мимике, жестам Дуньке сразу стало понятно, кто есть кто.
За первой партой, чуть сгорбившись, сидела мать Светки Тимохиной. Копия Светки. Та так же спину горбатит и нос морщит.
Рядом с ней — мамаша Гальки Сорокиной, с такой же гладкой физиономией. Наверное, тоже, как и Галька, вся правильная и во всех отношениях примерная.