Труп огромного черно-белого президента клуба однажды папа нашел поутру: видно, реально Басю достал, она подкараулила и перекусила беднягу насмерть. Хорошая смерть, я считаю. Рыцарь погиб в борьбе с драконом, пробиваясь к усатой принцессе. Двум. Однако рыцарей было много, принцесс, как я уже сказал, целых две. Поняв, что война проигрывается, родители разумно рассудили, что передавить яйки всем местным котам куда тяжелее, чем перерезать похотливые трубы двум кошкам, отнесли Котасю и Мусяку к ветеринару и лишили их женской сущности, а местных котов — смысла жизни. Так принцессы были пострижены в целибат, а рыцарский клуб был распущен за неимением цели.
Давно уже нет мамы с веником-балалайкой. Нет и кошки Мусяки, и свирепой собаки Баси нет. Бордель давно закрыт.
И я вот не пойму, что за подозрительное топотание идет на крыше навеса уже третью ночь? Котася занимается там французской любовью? Я это себе даже представлять не хочу. Но какой-то любовью там занимаются, вне всяких сомнений. Вот тебе и ветеринар, вот тебе и старость. Кошке Котасе скоро двадцать, если что.
Если родит, оставлю самого большого черно-белого котенка и назову его Президентом.
Папа мой традиционно на ночь глядя разбушевался. Я на бутылке с молоком недокрутил крышечку. Нет, молоко не разлилось, просто папа взял пачку и обнаружил, что крышка болтается.
Я удрал к знакомому пересидеть этот шторм, а того дома нет. Отсиживаюсь в кафе. Скоро мой старый боец, который всегда закручивает крышечки крепко, уснет, и можно будет вернуться. Я «сын-неудачник, идиот, и лучше бы меня совсем не было». Я вот с двумя характеристиками из трех категорически не согласен, но и не спорю. Тяжел путь самурая.
Скоро опять в самолет. Новые люди, страны, города…
Папу подхватит сестра на тот период, что я буду улаживать дела в Германии. Подав документы на то, чтобы остаться с отцом, я должен выехать до принятия решения.
А тем временем весь наш двор в сизом пере и кровавых тряпочках.
— Вы что, вы звери, что ли?
— Да, мы звери!
Котася с собакой Белкой поймали свежего жирного голубя и весело его жрут. Котася опускает мордочку в ком перьев и, прижмурив глаза, выкусывает оттуда что-то, с удовольствием чавкает и с видом ценителя крутит головой, показывая белые, острые, как иголочки, клыки. Собака Белка с глупой смеющейся мордой жамкает в красной пасти целую тушку, хрустя костями, ей явно просто нравится все это жевать. Я стою, потрясенный, у входа в дом.
— Вас что, не кормят?
Чавк-чавк-чавк…
Котася, подозрительно посмотрев на меня, хватает крылышко и смывается в кусты. Одичала. Собака Белка как ни в чем не бывало, выплюнув к моим ногам отвратительное кроваво-перьевое месиво, смотрит на меня, дескать: «А что случилось?»
— Кто из вас его поймал-то?
— Ты лучше попробуй, вот, пожуй сам, мне не жалко…
Отобрал остатки бедного голубя и похоронил их в мусорном мешке. Как-то неприятно это все. Я знал, конечно, что все это не мультфильм и звери есть звери, но чтобы вот так явно, в мясе, крови и с юмором — никак не ожидал.
У папы паранойя в связи с моим отъездом. Тревожится.
— А вдруг они в Европе решат, что ты российский агент?
В глазах папы я быстро сменил цвета, когда въехал, мы боялись, что тут меня примут за агента германского.
— Возьми мой паспорт, зачем он мне, и метрику…
— Папа! Зачем?
— Докажешь, что ты мой сын, будут допрашивать — приезжал к отцу, как ты еще докажешь.
— Лицо! Характер!
Папа думает.
— …Усы, лапы, хвост!
— Та пошел ты…
Долго копался где-то и принес свой потайной кошелек.
— Возьми с собой, как ты в Германии будешь жить, без жилья и работы…
— Виктор Васильевич, вы не волнуйтесь, ваш сын — прощелыга. Продержусь, тут осталось-то.
Надо будет хорошо карманы проверить перед вылетом. А то еще печенек напихает.
Когда я был маленький, в нашем доме жил красивый дог по имени Дик. Он очень любил сладости. И однажды сожрал огромный кремовый торт, который готовили на день рождения. Сожрал и спрятался. Но его нашли, уж очень большой был. Мама его ругала, сдерживая смех, а Дик смотрел в пол, опустив уши, и на носу у него оставался белый крем. После этого мы поняли: можно забывать теперь торты на столе сколько хочешь, Дик их больше не тронет.
У меня была раньше маленькая белая собачка. Звали ее Белка, как нынешнюю овчарку. Вернее, овчарку зовут как ту Белку, но это ей не помогло. Потому что нынешняя — собака-собака, а та, настоящая Белка, была собака-человек. Она обладала прекрасным чувством юмора, но, если вы поступали с ней несправедливо, могла на вас обидеться и не откликаться. Прошло уже двадцать лет, а мы всей семьей до сих пор помним ее как родное существо. Та Белка очень любила сосиски. Теперь уже никто не даст ей сосиску. Ни кусочка. Никогда.