Причитая и охая, я снова собираю и сортирую вещи, приготовив новые мешки. Завязки на старых папе было лень развязывать, и он — семь бед, один ответ — просто порвал их.
Папа мой — очень пожилой человек. Он не виноват.
А я — виноват?
Ох, тетери-ятери…
Ночь — тяжелое время для стариков. Энергия, и без того небольшая, к вечеру падает в ноль. А значит, и темные, беспросветные мысли, не удерживаемые даже страхом, выползают из своих пещер и шепчут: «Теперь ты наш, наш…»
Заметил, что отец старается, чтобы ночью я как-то обозначал свое присутствие рядом, щелкают ли клавиши ноутбука, ставлю ли я чайник — просто чувствую, как ему легче от этого. «Я тебе не мешаю?» — «А? Нет-нет, конечно нет!»
Все под контролем. Ты не один. Я твой сын и сторожу твой сон.
Что бы ни было днем, стараюсь сделать так, чтобы отец лег в хорошем настроении. Прекрасно было бы рассмешить, но это редко удается. Я рассказываю ему сказки. Которые, может, и не сказки вовсе, как знать.
— Ничего, папа, ты потерпи, скоро станет легче, мы пойдем с тобой в кафе, помнишь то кафе «Медоборы», где мы были зимой?
— Да отстань ты, начинаешь еще…
— А чего? Сходим обязательно. Там бушетки такие, просто вообще. Но шоколадные не очень, помнишь?
— Да…
— И в театр пойдем.
— Здесь плохой театр…
— Все равно пойдем, вдруг там новые артисты.
— А когда?
— Потерпи немного, скоро.
Мне еще только предстоит налаживать в России новую жизнь. Я готовился к этому марш-броску, почти два года готовился. Еще когда ты, папа, даже ездил на велосипеде иногда и смеялся куда чаще, твой непутевый сын уже знал, что так будет. Жизнь научила страховаться вперед. Что-то не получилось, где-то вмешалось непредвиденное, это нормально. Катастрофы, слава богу, не случилось.
Твой сын — бывший бродяга. И на бушетки нам хватит всегда, обещаю.
А что за страх, в чем темнота? — если можно ясным осенним вечером с сыном сходить в кафе.
А сегодня под утро к нам на участок пытался пробраться дикий кот. Котася запеленговала нарушителя первой и, судя по звукам, вступила в неравный бой. Противник оттеснил бедную Котасю к забору, но тут на помощь ей вылетела собака Белка: наших бьют!
Я работал над текстом и выскочил на улицу последним, поскольку беспокоюсь, что такая ковбойская жизнь таки оставит Котасю без глаза. В предрассветных сумерках непривычно низко и гулко отдавался в ушах боевой клич Белки: «У-бью! У-бью!»
Посреди дороги стоял в боевой стойке дикий кот.
У ограды сидела помятая, растерянная Котася, весь вид которой говорил об одном: «Это мои кустики, это мое крылечко, а меня тут обидели…» Здоровенный хищный кот убегать не собирался. Он просто отступил на безопасное расстояние и закреплялся на занятых позициях, надувался, шипел и был похож на китайского мастера боевых искусств.
Этого мы, конечно, не могли потерпеть.
Я открыл калитку и выпустил на него ревущую собаку Белку. Нет, я не живодер. Но мы его не звали на нашу землю, а если не дать ему урока, нарушитель конвенции вернется. И таки подерет старую Котасю.
Собака Белка рыжим драконом вылетела за ворота и кинулась на кота, который, однако, только сильнее выгнул спину, и на морде его появилось особое цепкое выражение, которое мелькает у всего живого перед атакой. Собака Белка почуяла, что весь ее пафос и страсть не произвели должного впечатления, и, резко затормозив, решила вступить в переговоры.
Кот заговорил первым:
— Че, Котася, старая грымза, собаку позвала? Иди сюда, собака, давай-давай…
— Э-э-э… а ты откуда вообще?
— Иди сюда, сказал, ссышь?
— Я говорю — откуда?
Собака Белка стала озираться.
Этого я уже не мог потерпеть, это мне бесчестье, придется мне за своего субалтерна вызов принимать, и пошел на кота как был, завернутый в полотенце, ухватив лопату для уборки Белкиных отходов. У Белки тут же улучшилось настроение, и она снова, низко зарычав, пошла в атаку. Кот оглянулся и, увидев голого меня с ассенизаторской лопатой, решил, что на сегодня хватит, и длинными прыжками пустился вдоль улицы.
Собака помчалась за ним, я за собакой.
Кот нырнул за поворот, Белка следом, а в завершении кавалькады, придерживая на поясе синее полотенце, мчался я. Из-за поворота вышла парочка держащихся за руки подростков, влюбленные дети, видимо, встречали последний летний рассвет. Девочка спряталась за мальчика, мимо них сперва пронесся дикий кот, за ним тяжелыми прыжками овчарка с разинутой пастью, а потом толстый кореец в набедренной повязке. С лопатой.
— Доброе утро! — сказал на бегу я, чтобы дети не упали в обморок.
В общем, нам только мыши впереди кота не хватало, собака за котом, кореец за собакой — идеальная пищевая цепочка.
Посрамленный общими усилиями дикий кот взлетел по вертикальной стене и мягким комком упал по другую сторону соседской ограды. Запыхавшаяся собака Белка, полаяв немного на забор, вернулась ко мне. А я, поправив набедренную повязку, с видом, типа, ничего особенного — работа такая, снова прошел мимо психотравмированных детей.