Поэтому вместо того, чтобы подтянуть отца к себе вместе с «кастрюлькой-кастрюлькой», мы с ним медленно и плавно опустились на слегка присыпанный снежком бетон. Я начал стонать, а папа кастрюлю так и не выпустил, как падающий алкаш не выпустит заветную бутылку с водкой. Комичность ситуации пересилила боль во вновь сорванном плече, и я расхохотался, папа даже слегка обиделся.
Второй раз папа упал уже в обед, как всегда рывком встав со стула. Будучи вне моей досягаемости, он с жалобным криком упал головой в угол, но там его подхватил в объятия огромный розовый заяц, которого папин никчемушный сын предусмотрительно притащил за синтепоновое ухо на кухню как раз для этих целей.
Зайцу объявлена благодарность.
В третий раз папа все-таки добился своего, кошка Котася, вместо того чтобы ознаменовывать свою старость в достойном, колониальном, староанглийском стиле, пользуясь общей неразберихой, вызванной мойкой размороженного холодильника, украла скумбрию, обожралась, как дикая повариха Жануария, и в течение пары минут заблевала весь дом. Ничего удивительного, скумбрия была такой величины, что на нее можно было всю Котасю насадить как на вертел, и еще бы рыбий хвост из-под нее торчал. Кошачья русалка бы получилась.
Я с воинственным кличем «Нет! Нет! Нет!» все это кинулся замывать, папе же надо было обязательно проверить качество мытья, в результате он поскользнулся на моющем средстве и рухнул в коридоре на бок, да еще и с фейерверком, потому как, падая, он задел шкаф, и с него слетела стеклянная банка, разорвавшаяся прямо у моих спешащих на помощь к отцу ног.
Папа не ударился, но морально ему досталось, конечно.
Сидел на своих ходунках и смотрел в угол, как наказанный кот.
В общем, папа пока цел, суп сохранен (скумбрию не уберегли), розовый заяц оправдал высокое доверие, а у меня снова сорвано плечо, и я с ума сойду на хрен. А так все хорошо.
Ну да, да, я таки заболел. Я уже говорил, это со мной бывает, только когда я нервничаю. Кашель, насморк, голова гудит, кровь по сосудам проходит со скрипом.
Все дела отменены, дом практически встал. Папа молчит, упал, наверное, и лежит где-то, кошка засорилась и больше не течет, собака Белка перешла на автономию, живет себе в будке, и я не знаю, как она там живет.
А я лежу с температурой и могу наконец пожить немного для себя…
Интересно, что жир первым делом сгорел с нервных клеток.
Прямо чувствую, как у меня в голове высохшая нервная сетка, колкая и хрупкая, вроде скелетов морской мелочевки, скальцированных вместе.
Я заболел, и дом развалился, папа испортил все мясо, для чего-то решив срезать его с костей и измельчить, ножом выпиливать надоело, так он его со злости пальцами передавил, Котасина еда пропала, надо было отварить мягкие хрящики, но я-то слег, а никому дела нет. Сашка сожрал мой сладкий безлактозный творог с изюмом, а я сам его хотел, мало им с папой пряников и печенья, надо в мою заначку залезть.
Пошатываясь от температуры, открыл коробку, а она практически пустая, и просто руки затряслись от ярости — оставил мне две ложки. Тут я вспомнил, что решил сегодня вовсе не есть, и вообще дым из ушей пустил от бешенства.
Но молча, никому ничего не сказав, ушел к себе, как и хотел, голодный. Заперся. Умру, на запах придут. Предатели. Стервятники. Всю мою жизнь сожрали и не подавились.
Человек стареет не сразу. В смысле, не сразу весь. Он делает это по частям.
Мышцы еще упруги, а скелет уже просел, железы еще бодры, а волосы на голове — тогось. Мышление еще гибко и свежо, а вот память, блин…
И в какой-то момент человек имеет все шансы превратиться в достаточно странное существо. Франкенштейн, собранный из частей разного возраста. Потом это пройдет, время все сравняет. Но пока давай от него сбежим.
Дядька, зачем тебе талия, как у черкесского юноши, если бицепсы уже висят? Тетка, зачем тебе такие сиськи, если на душе осень? Уперлась в свои мифические два килограмма, пытаясь скинуть вполне реальные десять лет.
С одеждой и стилем вообще труба: так ты уже старик, а эдак — придурок.
— Бабушка, а почему у тебя такие зубки?
— Это чтобы трахнуть тебя, дитя мое!
Тетенька все толкает силикон себе в рот и не может остановиться, хотя губы уже похожи на двух лысых гусениц. Да я лучше с гусеницами во рту буду ходить, чем выглядеть на свой полтос! — Чудовище нечеловеческое, а разве тебе полтос? — Ура! Мне никто не дает мой возраст! — Ну естественно, не дает, я думал, ты бессмертное.
И все от нутра.
Есть хорошая новость. Зрелая душа пропитывает тело насквозь и как-то гармонизирует все. Дескать, да. Да. Свет, если он внутри, проступает через морщинки, как через трещинки на глиняном горшке. И кто тогда видит трещинки…
Давайте стареть красиво, не по частям. Как цельные светлые люди.
Время преобразований. В доме чисто и тихо, собаке Белке можно заходить в дом (ей сразу расхотелось), кошка Котася, наоборот, со всеми своими пожитками переехала на летнюю квартиру, во двор, ибо не фиг портить всем одежду.