Про шамана и попа

  Если бы отцу Петровичу было семнадцать лет, и он был бы плодом непорочного зачатия богатой дамочки-интеллигентки из Санкт-Петербурга и не менее богатого модного философа из Амстердама, он, может быть, и поверил бы, что Сердюк вот так, от доброты душевной, посчитал, сколько надо кубов на создание храма отборного кедра, дуба и ясеня. А так - бес сомнения вкрался в его душу. И ещё более укрепился оный бес, когда Сердюк положил перед ним уже подготовленный документ на вырубку значительного участка леса, с указаниями кварталов, просек, и кубатуры изъятия.

  - Вопчем, будешь обратно ехать - загляни в лесничество, - пододвинул Сердюк бумагу ближе к священнику. - Дай ему на подпись, а мы-то уж тебе стройматерьялов заготовим.

  После отъезда отца Петровича из Жёлтого Яра, обитатели посёлка заметили странные изменения в поведении нескольких его жителей. Во-первых, национальный удэгейский художник Данило Сенкай начал демонстративно пренебрегать сельчанами и делать в частных разговорах недвусмысленные намёки на невероятные изменения, которые, в ближайшее время, случатся с ним лично, Данилой Сенкаем, его врагами и приятелями, а также с посёлком Жёлтый Яр в целом. Каждое утро он приходил на почту и старательно расспрашивал обо всех приходящих в посёлок письмах, особенно же упирая на конверты из Московской Патриархии.

  Конверты из Московской Патриархии всё не приходили и не приходили, и Данило Сенкай всё мрачнел и мрачнел.

  Помрачнел и председатель поссовета Сердюк. Ему-то как раз письмо пришло - и не из Московской Патриархии, а из районного центра. В письме этиом было сказано, что тендер на строительство храма в посёлке Жёлтый Яр выигран районным предприятием "Гонобобель", которое и приступит с наступлением лета к его возведению на определённом для оного храма участке.

  Стройная калькуляция на 1400 кубов кедра и дуба, судя по всему, сгинула в недрах дальневосточной епархии.

  Подумал-подумал Сердюк и пригласил "на пожрать" народного удэгейского художника.

  - Много он там тебе наобещал?

  Художника прорвало.

  Отец Петрович обещал ему личную галерею во Владивостоке, заказ на роспись желтоярского кафедрального собора и Храма Христа Спасителя, командировку на Афон, в Рим и долговременную учёбу в Израиле. А вместо того...

  - Так. - прервал поток откровений Сердюк. - А что он видал у тебя в галерее? Вот тут?

  Совэны...

  - Вопчем так, - резюмировал Сердюк. - Из-за тебя нам круто денег обломилось. Из-за чертей твоих, конкретно.

  - Это не черти, - возмутился Сенкай. - Совэн, народный удэгейский дух.

  - Не знаю, дух он там тебе или йух, но из-за этих чертей мы здесь работу потеряли.

  И обе ветви власти, административная и духовная, насупленные, расстались.

  А ещё через неделю по посёлку потихоньку пополз слух. Судя по всему, добрые удэгейские духи, которых в неимоверных количествах производил Данило Сенкай в своей мастерской, наконец встрепенулись и обуяли своего творца. Совсем пропитые и опустившиеся сельчане решили, что произошло обычное удэгейское чудо. Случись здесь образованный иронический наблюдатель, не чуждый гегельянства и чудес диалектики, то он решил бы, что произошёл столь любимый диалектиками скачок перехода количество в качество.

  Дело в том, что Данило Сенкай объявил, что он - шаман.

   И, в отличие от Семёна Куляндзиги, который только исступлённо молчал и курил одну за другой самокрутки с коноплёй, в своём шаманстве он развил самую бурную деятельность. В качестве первого шага он собрал сход в том же актовом зале всё той же школы и объявил о переходе всего села в веру предков. В связи с тем, что по дороге на сход жители села проходили через столовую с накрытыми за счёт поселковой администрации столами, на которых красовались горячительные напитки, этот сход был значительно веселее православного.

  - Ну, начит, так, - снова сурово вещал с кафедры Сердюк. -Все помнят - проезжал здесь служитель русского культа. Все помнят - сказал, что отымеет всех наших баб, и заклеймил сатанистами! А уехамши, натравил на посёлок всю свою окаянную свору. После чего нам не подписали билет на санитарные рубки, и будем мы теперь лапы сосать.

  Атмосфера в зале, которую до того составляли глумливые хихиканья пьяных тёток, вслух рассуждавших, как их будет иметь поп мгновенно взорвалась.

  Сельчане, не имевшие никого другого источника дохода, кроме рубки леса и браконьерской пушнины и мяса, повскакивали с мест, принялись беспорядочно орать. Кто-то предлагал написать письмо Путину, кто-то утверждал, что надо обратиться в ООН, кто-то говорил, что надо немедленно выпить.

  И в тот момент, когда вой и вопли достигли максимума, в дверях зала раздалось бормотание и гудение.