Пробуждения

Мы назначили больному леводопу в начале марта 1969 года и постепенно довели дозу до 5 г в сутки. В течение двух недель эффекта практически не было, а потом произошло внезапное «превращение». Ригидность исчезла из всех конечностей, Леонард ощутил небывалый прилив энергии и силы. Он встал с кресла, начал с небольшой посторонней помощью ходить, снова обрел способность печатать на машинке и писать, заговорил громким и ясным голосом — чего с ним не бывало с двадцати четырех лет. В последние дни марта Леонард Л. буквально наслаждался подвижностью, здоровьем и счастьем, коих был начисто лишен последние тридцать лет. Все, что происходило вокруг, наполняло его неподдельным восторгом. Он походил на человека, очнувшегося от долгого кошмара — или выздоровевшего после тяжелой болезни, или на человека, восставшего из могилы, или вышедшего на волю из сырой темницы, — которого опьянила красота окружающего мира.

В течение этих двух недель мистер Л. был пьян реальностью — упивался ощущениями, чувствами и отношениями, ранее в течение долгих бесконечных десятилетий недоступными либо искаженными. Он очень любил выходить из госпиталя в сад, с удивительным восторгом прикасался к цветам и листьям, иногда целовал их или просто прижимал к губам. Вдруг ему пришло в голову посмотреть ночной Нью-Йорк, который (несмотря на близость) был двадцать лет недосягаемым для мистера Л., хотя он страстно желал увидеть его. Из ночных поездок он, как правило, возвращался бездыханным от восхищения и благоговения, словно Нью-Йорк был жемчужиной мира или по меньшей мере Новым Иерусалимом.

Теперь в «Божественной комедии» он читал «Рай», хотя последние два года не заходил дальше «Чистилища» или «Ада». Он читал Данте со слезами счастья. «Я чувствую себя спасенным, — говорил он, — воскресшим, заново рожденным. Ощущение здоровья приближает меня к Благодати… Чувствую себя как влюбленный. Я прорвался сквозь барьер, отделявший меня от любви».

В то время в душе мистера Л. преобладало чувство свободы, открытости и неограниченного обмена с миром. Это было поистине лирическое понимание реальности, без малейшего налета болезненной фантазии, внезапно открывшееся больному словно в откровении. «Я жаждал и томился всю жизнь, — говорил мне мистер Л., — но теперь я полон. Я умиротворен. Удовлетворен. Я не хочу большего». Леонарда покинули враждебность, тревога, душевное напряжение и низость. Их место заняло чувство легкости, гармонии и уюта, дружбы и родства со всем и всеми, чего он никогда в жизни не испытывал — «даже до паркинсонизма», первым делом признался он мне. Дневник, который больной начал вести в те дни, изобиловал выражениями изумления и благодарности. «Exaltavit humiles!» — писал он на каждой странице. Были и другие восклицания подобного рода: «Ради этого стоило всю жизнь страдать от болезни»; «Леводопа — благословенное лекарство, оно вернуло мне все возможности жизни. Оно выпустило меня из заточения, в котором я томился до сих пор»; «Если бы все чувствовали себя так же хорошо, как и я, то никто не стал бы помышлять о ссорах и войнах. Никто не стал бы думать о господстве и обладании. Все люди просто наслаждались бы собой и друг другом. Они бы поняли, что Святые Небеса находятся здесь, на земле».

В апреле появились первые признаки ухудшения. Избыток здоровья и энергии, переполнявший мистера Л. («благодати», как он сам это называл), стал слишком велик и экстравагантен, приобретая черты мании величия. В то же время появились и начальные признаки разнообразных странных движений и других патологических симптомов. Чувство гармонии и легкой, без всяких усилий, власти над обстоятельствами уступило место гнетущей избыточности, насилию и прессингу, раздирающим больного на части.

Этот патологический распад становился все более заметным с каждым днем. От восторга перед существующей реальностью мистер Л. перешел к догматической уверенности в своей особой судьбе и миссии. Он начал ощущать себя мессией, сыном Божьим. Теперь он ясно «видел», что мир одержим дьявольскими силами, испорчен ими, и только он, Леонард Л., призван в мир для борьбы со вселенским злом. В своем дневнике он записал: «Я поднялся. И я до сих пор продолжаю подниматься. Я восстаю из пепла поражения к славе величия. Теперь должен я встать и обратиться к миру». Он действительно начал собирать в коридоре группы пациентов и писать множество писем в газеты, конгрессменам и даже в Белый дом [На самом деле мистер Л. не отправил ни одного письма по адресу, а себя с иронией называл не иначе как «герцогом Паркинсонским».]. Более того, он умолял нас организовать для него нечто вроде просветительской евангелической миссии, с тем чтобы он мог проповедовать по градам и весям благую весть о жизни от леводопы.