Проданная ему

Молча прохожу мимо, отвечать на тупые вопросы нет настроения и желания. Нужно сейчас ехать домой, поспать. За последние двое суток я спал от силы пять часов. Но мой маршрут резко меняется, когда стою на светофоре. Домой, в пустую квартиру, не хочется, а вот на проспект Ветеранов тянет, невообразимо тянет. Да и съедает внутренняя тревога, которая не отпускает меня со вчерашнего дня, после того, как узнал от Натана, что Градовский развелся и ребенка оставили ему. Это предсказуемо, но за Женю было обидно.

Жму на звонок, подъезд почему-то был открыт. Не нравится мне этот дом, не нравится мне эта квартира, не нравится мне и девушка с заплаканными глазами, которая сейчас стоит передо мной. Сутки всего лишь прошли после заседания, а она похожа на тень.

— Я так понимаю, ты ни разу так и не ела после суда.

— Не хочется, — натягивает кардиган до груди, отворачивается и устало бредет в комнату, ложится на диван, подогнув ноги, натягивает до подбородка плед.

— Одевайся, — сдергиваю с нее плед, голубые глаза недоуменно на меня смотрят. Я подхожу к комоду и вытаскиваю из верхнего ящика джинсы, толстовку.

— Что ты делаешь?

— Мы сейчас поедем и поужинаем.

— Сейчас два часа ночи.

— Круглосуточные рестораны никто не отменял. Давай, двигайся, не люблю долгую раскачку, — кидаю на Женю вещи и выхожу из комнаты, давая ей возможность спокойно одеться.

Подхожу к окну на кухне, пытаюсь ни о чем не думать, но мысли возвращаются к нашей совместной ночи, а воображение рисует то, что сейчас происходит в комнате.

Херово, член дергается, нормального секса у меня давно не было. После Полины ни с кем не трахался, а с Женей не задалось. Не знаю, как мужики приходят в себя под холодным душем. Мне помогала рука и фантазия, спермотокса нет, но все равно подсознание требует секса.

— Ты серьезно решил поехать в ресторан? — Женя появляется на кухне полностью одетая, даже волосы заплела в косу.

— Я есть хочу, с утра ничего не ел, ток кофе пил.

— У меня, к сожалению, ничего нет, — выглядит расстроенной, и меня берет за живое ее переживание за то, что нечем меня накормить. Градовский откровенный придурок, что такую малышку от себя оттолкнул.

— Поехали, заодно покатаемся по ночному городу.

— Я не хочу.

— Но ты оделась, поэтому через не хочу, — подталкиваю ее в сторону коридора, девушка послушно одевается.

Кажется, Жене все равно куда ее повезут, что с ней будут делать. Она находилась в какой-то прострации. Наверное, будь я подонком, помешанным на ее теле, спокойно бы занялся с ней любым сексом и в ответ не получил бы ни одного отказа. Это состоянии самое пугающее. Человек легко может сломаться, как спичка, в своем равнодушии к миру, в потере интереса к происходящему, в нежелании строить планы на будущее.

23

* * *

Отель «Москва», восьмой этаж, вежливые улыбки обслуживающего персонала, столик возле панорамных окон с видом на центр Петербурга. Женя продолжает молчать, я делаю заказ за нас обоих.

Официант уходит, я смотрю на девушку. Профиль точеный, аристократический. Бледная, губы бескровные, глаза тусклые, выражение лица грустное.

— Как дела на работе? — нужно ее расшевелить, вытащить из вакуума безразличия.

— Я уволилась.

— Почему? — Женя смотрит на меня, как на идиота. Пусть, главное, чтобы не молчала и не копалась в себе.

— А смысл? — голос дрожит, стискивает зубы, отворачивает от меня свое лицо. Пытается быть сильной, а не получается, часто моргает, видимо, прогоняет слезы.

— Жизнь не закончилась на этом, Жень.

— Давай без философии, ок?

— Нет, давай поговорим. От того, что ты будешь молчать и проигрывать в своей голове все варианты развития событий, эти события не изменятся! Жень, развели и хорошо. Он теперь не имеет право что-либо тебе предъявлять.

— У тебя есть дети? — разворачивается ко мне, опирается на локти и подается вперед. Я откидываюсь на спинку стула, скрещивая руки на груди. Защитная реакция при нападении.

— У меня нет детей, но я прекрасно знаю, что происходит сейчас у тебя в душе и в голове. Поверь, прогнуться под него, идти на поводу его требований — не самый лучший вариант.

— Ты ни черта не понимаешь! — сколько же боли в голосе, в глазах, эта боль раздирает изнутри, царапает, ноет и не утихает. Но с ней можно жить.

— Я понимаю. Меня в десять лет забрали у матери. Не малышом, который еще толком не понимает, кто возле него находится, а почти подростком. Выдернули из привычного мира, из родного дома, увезли в другой город к чужим людям с непонятными для меня традициями и религией.

— Ооо… — смущается, опускает глаза. — Извини.