Проданная ему

— Ты, — тыкаю пальцем в голую брюнетку, — пошла вон. А ты, — смотрю на замершего в нерешительности Диму со спущенными штанами и хорошим таким стояком. Кажется, обломал мужику кайф, но сам, придурок, виноват.

Девка быстренько стягивает с кровати покрывало и бежит в коридор, я прикрываю за ней дверь, оборачиваюсь к Драгунову, который так и стоит на месте, не шевелясь. Чувствует, сука, что я шею хочу ему свернуть за косяк, не дышит, не двигается без разрешения.

— Член свой спрячь, а то могу без долгих разговоров тебя его лишить, — для подтверждения серьёзности слов, беру со стола нож. Им не расчленишь человека, но надрезать можно.

Димасик трясётся, никак не может справится с ширинкой, на лбу выступает испарина. Не спускаю с него хищного взгляда, от этого он ещё больше становится неловким.

— Рус, давай поговорим, — блеет овечкой, заискивающе смотрит на меня. Иду к креслу, сажусь, закинув ногу на ногу.

— Давай. По существу, без лишней воды.

— Ты ж понимаешь, я не мог поступить так, как ты попросил. Там большие деньги, тебе такие даже не снились.

— Я, может, не настолько богат, как Градовские, но это не мешает мне спустить тебя на дно Финского залива. За компанию ещё и этого ублюдка следом отправлю.

— Ты не сделаешь этого! — губы трясутся, боится, наверное, скоро обоссытся от страха.

— Ты знаешь, что сделаю, главное, чтобы это было в моих интересах.

— Я не понимаю тебя. Чего ты зациклился на этой девке? Что этот придурок, что ты! Будто на ней весь свет сошёлся, других баб нет.

— Выебать её хотим, только я хочу, чтобы она кричала от удовольствия, а он хочет, чтобы от боли. Усекаешь разницу?

— Не вижу проблем, — пожимает плечами, не сдерживаюсь и кидаю в него нож, беря чуть левее.

— Сука, бля! — орёт Дима, хватаясь за сердце, а между ног расползается мокрое пятно. — Ты больной? Хочешь её, иди трахай, только дождись очереди, пока Градовский сам ей насытится.

— Пасть закрыл. Слушай меня внимательно. Будешь лить Градовскому в уши, что ребенка надо оставить матери, что можно составить отказ…

— Это не реально, дед все продумал.

— Меня не интересует, что этот дед продумал, мне важно, чтобы мать обрела ребенка и исчезла из жизни этого психопата.

— Руслан, включи мозги и подумай, как я могу такое провернуть?

— Это не моя забота. Когда тебе нужно было прикрыть задницу, ты не спрашивал, какими способами я буду это делать. Сейчас ты уважаемый адвокат, с личной контрой, с репутацией, ты прекрасно знаешь, благодаря кому ты сейчас на этом месте. Поэтому постарайся меня не разочаровывать и не заставляй вспоминать своих «хороших» друзей. Я понятно изъясняюсь, Дима?

— Да, — глухо отвечает Драгунов.

— Вот и отлично. Номер телефона ты мой знаешь, звони, как будут сдвиги в этом направлении, и чем быстрее ты решишь эту проблему, тем лучше для тебя. Я умею быть благодарным, — делаю паузу, задумчиво рассматривая свои пальцы. — И неблагодарным тоже.

— Руслан, все же… — Дима, видимо, надеется слезть с крючка.

— Хочешь, чтобы еще срок установил?

— Нет.

— Тогда хватит строить из себя барана и активно шевели своими шестеренками, — встаю с кресла, поправляю кожаную куртку, оставляю подавленного Драгунова в клубном номере.

Уверен, что уже сегодня ночью, Дима достанет копии всех бумаг и будет искать лазейку, чтобы Женя получила дочь. Я не лукавил, когда говорил, что хочу ее затрахать, хочу услышать ее стоны, ее мольбы не останавливаться. Чтобы плакала от полученных оргазмов, а не от мысли, что продала себя ради услуги или помощи, любое слово можно подобрать.

Я хочу… Одному Богу известно, чего мне стоило тогда сдержаться, не подхватить голую Женю и не разложить ее на обеденном столе. Наверное, та ночь высосала из меня весь лимит терпения, понимания, внимания, потому что потом я стал похожим на бешенного пса, которому забыли сделать прививку, и он сорвался с цепи. Пиздюлей получили все: и хорошие, и плохие.

Перед отъездом в Москву я позвонил Диме и попросил повернуть дело в пользу Жени любой ценой. Слишком сильно меня трогает ее история, задевает за живое, заставляет вспоминать свое прошлое. Поэтому я понимал и ее срывы, и ее слезы, и ее метания в разные стороны. Понимал, но держался от всего в сторонке, узнавал информацию, но для того, чтобы она не испытывала иллюзий в отношении закона и мужа. Переломный момент наступил утром, когда я ее отвез домой. Когда ее бывший приехал с ребенком. Ей действительно пофиг на деньги, ей нужна была только дочь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Живой? — Слава, словно из воздуха, материализуется передо мной.