Проект "Ворожея"

Яркая, с позолотой, в форме изящной шкатулки, она была от очень дорогих конфет известной марки. И среди общей нищеты в этом доме смотрелась чужеродным объектом из другой жизни.

— Это Катькино, — протянул мне коробку мальчишка.

Я аккуратно снял обычную тонкую резинку и открыл вычурную крышку. Новенький, хоть и недорогой сотовый, пара сережек-гвоздиков с голубыми камушками, бледно-розовый блеск для губ и цепочка с подвеской в виде половины сердечка. Тайные сокровища погибшей девочки.

— Ты знаешь, откуда это у нее?

Ребенок замотал головой.

— Нет. Она нам с Анькой не рассказывала, боялась, что мы мамке проболтаемся и она пропьет. Но я слышал, как они ночами шептались про то, как скоро у нас все хорошо будет.

Именно в этот момент дверь с грохотом распахнулась и ввалилась совершенно пьяная Киселева в сопровождении лейтенанта.

— Пр-р… права не имеете, — удалось произнести ей, еле ворочая языком, и, наткнувшись мутным взглядом на представительницу опеки, она потребовала: — Львовна, подтверди.

Альбина Львовна покраснела и отвернулась, избегая наших с Владой взглядов.

— Доигралась ты, — ответила она и, больше не обращая внимания на невнятные возмущения Киселевой, пошла собирать детей.

Недолго думая, Киселева попыталась броситься на нее с кулаками, и нам с лейтенантом пришлось не только утихомирить ее безобразный дебош, но и заковать в наручники.

— Только попробуй, Львовна, — плевалась она. — Пособие отберут — на что я жить буду?

— Работать пойдешь. И пить, может, бросишь.

Отыскивать понятых и оформлять получение вещдоков пришлось в ускоренном темпе и под звуковое сопровождение многоэтажного мата и воплей.

Везти до Гуляева буйствующую мамашу пришлось нам. Не доставлять же ее в одной машине с детьми. Я вручил Владе коробку и отправил на переднее сидение, а сам сел на заднее и полдороги пресекал попытки пьяной женщины донимать и даже избить нас всех скованными руками, что, впрочем, не мешало ей вопить еще какое-то время, пока она просто неожиданно не отключилась.

Господи, что же за судьба такая паскудная, подумалось, когда наконец воцарилась относительная тишина. Одним отвешивает сверх меры того, чего они не ценят и не берегут, а другим и капли желаемого не даст. И так во всем.

ГЛАВА 24

— Вы меня, конечно, простите, но я не могу допустить, чтобы вы допрашивали моего пациента в подобном состоянии, — на мой взгляд, чрезмерно строго сдвинул густые седые брови главврач районной больницы.

— Прошу прощения, как к вам обращаться, гражданин? — натянув маску настоящего говнистого мента, сухо осведомился я.

— Ко мне обращаться — Леонид Петрович Малов, — поджал губы полноватый низенький доктор, вызывающе глядя на меня снизу вверх.

— Так вот, гражданин Малов Леонид Петрович, ваш пациент вполне может оказаться опасным преступником, а таким место не в вашей больнице, где и нормальных задвижек нет, а в тюремном лазарете. — Конечно, Влада утверждала, что парень невиновен, и я склонен был ей верить, но одно дело моя вера, а другое — неизбежная канцелярщина. Мне она и самому-то не в кайф, а тут еще доктор этот встал на пути с таким видом, будто я эмиссар гестапо, прибывший изощренно измываться над больными.

— И мы пришли не допрашивать, как вы изволили выразиться, а опросить, дабы получить внятную картину вчерашних событий, причем именно с точки зрения вашего… хм… подзащитного.

— Даже если так, — ноток праведного гнева в голосе врача стало в разы поменьше, но вход в палату он все продолжал загораживать. — У Кравцова ожоги второй степени почти тридцать процентов тела, это безумно больно, и мы сейчас держим его на сильных обезболивающих. Человека под действием подобных препаратов сложно назвать адекватным и имеющим четкое представление о реальности. А что, если он оговорит себя?

— Леонид Петрович, мы не собираемся ничего требовать от этого молодого человека, — мягко вмешалась Влада. — Не думаю, что под действием любых препаратов некто, не совершавший ужасных вещей, объявит себя виновным. Мы заинтересованы в поимке настоящего преступника, а не в склонении кого-либо к самооговору.

— Было бы сказано, — проворчал главврач, отступая, однако, с дороги и раздражая меня еще больше.

Все-таки бесит этот идиотский стереотип, что все поголовно в нашей системе только и мечтают любой ценой побыстрее найти крайнего, навесить на него всех собак и закрыть дело, получив лишние звездочки на погоны. Понятно, что и таких в органах в достатке, но не все же. Хреновых врачей тоже пруд пруди, но я же не позволяю себе тут встать в позу и начать строить столичного говнюка, уверенного, что все медработники с периферии — криворукие некомпетентные недоучки, только и думающие, как кого-то залечить до смерти.

— Кравцов Михаил Николаевич?