Читаем Профессия: разведчик. Джордж Блейк, Клаус Фукс, Ким Филби, Хайнц Фельфе полностью

Чем больше Ким размышлял над положением, в котором он оказался, тем более мрачным оно представлялось ему. Он приходил к заключению, что у него нет надежды доказать свою невиновность. Что оставалось делать? Признать свой провал и бежать? Но это фактически означало подтверждение своей вины.

Постепенно Ким пришел к выводу, что с принятием окончательного решения не надо спешить. Необходимо было выяснить хотя бы первую реакцию американцев на сообщение из Лондона о побеге Маклина и Берджесса. Срочная телеграмма, полученная Патерсоном, представляла для этого хорошую возможность. В телеграмме предписывалось ознакомить с ее содержанием помощника директора ФБР Микки Лэдда, отвечавшего за вопросы безопасности. Ким без раздумий принял приглашение Патерсона сопровождать его в ФБР в этой неприятной миссии. Лэдд был одним из тех «жестких парней», которых Гувер бросал в числе первых в дело, где требовалась решительность. Он испытывал откровенное отвращение к «интеллектуалам» из ЦРУ и много раз давал понять Киму, что его отношения с ним будут тем лучше, чем дальше он будет держаться от разведывательного ведомства. К удивлению Кима, Лэдд выслушал новость о побеге Маклина и Берджесса с поразительным спокойствием. Киму даже показалось, что Лэдду доставило удовольствие, что эти умники англичане сели в лужу. После беседы с Лэддом Ким и Патерсон зашли к Бобу Лэмферу, который в ФБР занимался непосредственно расследованием дела «Гомера». Его реакция на побег дипломатов также была совершенно нормальной. Вернувшись в посольство, Ким почувствовал некоторое облегчение. Может быть, его положение не такое уж безнадежное?

Ким допускал мысль, что Лэдд и Лэмфер специально скрывали свое истинное отношение к побегу Маклина и Берджесса, чтобы усыпить его бдительность. Ким не исключал даже возможность того, что ФБР самостоятельно или по просьбе «МИ-5» может взять его под наблюдение. Надо было как можно скорее освободиться от всего, что могло свидетельствовать о его связях с советской разведкой. Воспользовавшись временем на обед, Ким поехал домой, в гараже нашел садовую лопату, сунул ее в портфель и спустился в подвал. Там он завернул фотоаппарат и другие принадлежности, которые могли компрометировать его, в непромокаемую материю и положил все это в машину. Через несколько минут он мчался по шоссе вдоль Потомака. Остановив машину на пустынном участке дороги, Ким прошел метров двести в довольно густой лес и, осмотревшись, принялся за работу. После этого он вернулся домой, повозился некоторое время в саду с лопатой и отправился в посольство. После этой небольшой экспедиции Ким с большей уверенностью мог думать о будущем, зная, что избавил себя хотя бы от одной из улик.

Последующие несколько дней Кима все еще не оставляла мысль о побеге. Однако постепенно она отодвинулась на второй план и все более отчетливо вызревало решение остаться на месте. Ким понимал, что ему придется на некоторое время прекратить работу и что это время может затянуться. В этом случае его ждут тяжелые испытания. Но когда все это закончится, он вполне может сохранить место в СИС.

Томительно тянулись дни. В американской печати появились сообщения об исчезновении британских дипломатов. Хотя официальная версия Форин офис по этому делу еще не была высказана, в Вашингтоне не было недостатка в предположениях, включая самые категоричные — два русских шпиона сумели сбежать в Москву. Ким стал ощущать холодность в отношении к себе со стороны американских коллег и своих соотечественников. На одном из приемов жена какого-то сотрудника английского посольства бросила на Кима вызывающе-презрительный взгляд. Ким ждал телеграммы из Лондона, но Лондон продолжал загадочно молчать. В это время в Вашингтон по текущим делам прилетел один сотрудник СИС. Он посетил Кима и вручил ему личное письмо от Джека Истона, помощника шефа разведки, в котором сообщалось, что вскоре Ким получит телеграмму с вызовом в Лондон в связи с делом Берджесса — Маклина. Истон предупреждал Кима, чтобы он был готов к этому и прибыл в штаб-квартиру СИС как можно скорее. Содержание письма и форма извещения наводили на размышление. Почему Истон предупреждал Кима о предстоящем вызове и почему он сообщил об этом в личном письме, если указание об отъезде должно было поступить телеграфом? Научившись разбираться в тонкостях взаимоотношений в разведывательной службе, Ким почувствовал, что письмо Истона имеет какой-то скрытый смысл. Уж не подталкивал ли Истон Кима к побегу, о котором он так много думал? Такой поворот событий вполне устроил бы руководство СИС и избавил бы его от длительного расследования шумного скандала. В свете того, что эта идея вновь подбрасывалась Киму через двенадцать лет в Бейруте, она не кажется такой невероятной.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное