Читаем Профессия: разведчик. Джордж Блейк, Клаус Фукс, Ким Филби, Хайнц Фельфе полностью

Через несколько дней пришла телеграмма. Ким взял билет на самолет и договорился о серии прощальных визитов руководящим сотрудникам ЦРУ и ФБР. В беседах с ними Ким сказал, что вынужден на некоторое время покинуть Вашингтон, хотя прекрасно понимал, что в американскую столицу он больше не вернется. Предчувствия не обманули Кима. Сразу же после побега Берджесса и Маклина директор ЦРУ генерал Беделл-Смит предложил всем сотрудникам своего ведомства, поддерживавшим контакт с Гаем Берджессом и Кимом Филби, представить докладные записки с оценками их деятельности в США. Выполнение этого распоряжения дало неожиданные результаты. Среди сотрудников ЦРУ нашлось немало защитников Кима Филби. В их числе оказался руководитель УСО Джим Энглтон, который осуждал дружбу Кима с Берджессом, но не видел оснований возлагать на него вину за то, что Берджесс сделал. Совершенно другой точки зрения придерживался Билл Харви, начальник контрразведывательного отдела УСО. Этот бывший приближенный Гувера был уволен из ФБР за пьянство в рабочее время. Но и в ЦРУ он не изменял своим привычкам. В годы работы Кима в Вашингтоне Харви охотно пользовался гостеприимством Кима и часто бывал у него дома. В своей докладной Харви отметил слишком много «совпадений» в карьере Кима Филби — Ким занимался «делом Волкова», он был одним из руководителей провалившейся операции с высадкой албанцев, он был полностью посвящен в ход расследования дела «Гомера», наконец, он был в дружеских отношениях с Берджессом. Вывод Харви был однозначен — Ким Филби является советским агентом. Директор ЦРУ согласился с заключением Харви. Ему же он поручил подготовить резкое по тону письмо шефу СИС генералу Мензису, в котором сообщалось, что дальнейшее пребывание в Соединенных Штатах Кима Филби в качестве офицера связи английской разведки нежелательно.

Пересекавший в это время Атлантику Ким был полностью погружен в раздумья о том, что ждет его в Лондоне. Выбор был сделан им сознательно. Теперь предстояла длительная борьба, в которой, как он считал, у него есть некоторые шансы. Ким полагал, что он достаточно хорошо знает противника, чтобы предвидеть в общих чертах те шаги, которые он предпримет против него. Ким исходил из того, что в СИС найдется немало людей, которые не будут заинтересованы в предоставлении доказательств его вины. Они будут склонны истолковывать в его пользу любые сомнения. Киму же в ходе расследования необходимо было создать как можно больше оснований для таких сомнений. Когда самолет приземлился в лондонском аэропорту, Ким психологически был готов к любым неожиданностям и трудностям, которые поджидали его в будущем.

Они начались сразу же после прибытия в Лондон. Спустившись по трапу, Ким вошел в автобус аэропорта и занял место у самой двери. Когда автобус заполнился и должен был с минуты на минуту тронуться, на подножку вскочил какой-то возбужденный человек. Он стал лихорадочно осматривать пассажиров. Посмотрев налево и направо, он попытался взглянуть через голову Кима и наконец посмотрел ему прямо в лицо. Взгляд незнакомца не смог скрыть растерянности. Ким понял, кого он искал. Никогда раньше Киму не устраивали официальных встреч. Однако проявление такого внимания на сей раз совсем не обрадовало его.

Приехав в дом матери, Ким сразу же позвонил Истону. В его голосе явственно ощущалось изумление. После некоторой паузы Истон спросил, не слишком ли Ким устал, чтобы немедленно прийти в Бродвей-билдинг. Ким решительно ответил: «Нет». «Истон выглядел растерянным, когда я вошел к нему в кабинет, — вспоминал позже Ким. — Он сказал, что звонок удивил его, потому что он послал Билла Бремнера, чтобы помочь мне. Объяснение было неубедительным, и я почувствовал, что выиграл первый раунд».

Затем Истон предложил немедленно отправиться в штаб-квартиру «МИ-5», где Кима с нетерпением ждал Дик Уайт, в то время ответственный сотрудник контрразведывательной службы. Так начался первый из многих допросов Кима, хотя Уайт пытался сделать вид, что это был не допрос, а беседа. Уайт сказал Киму, что нуждается в его помощи для того, чтобы разобраться в этом загадочном деде Берджесса — Маклина. Ким выразил готовность содействовать расследованию и рассказал известные ему факты из жизни Берджесса и свои впечатления о нем. При этом Ким постоянно подчеркивал, что ему представляется непостижимым, чтобы такой человека, как Гай Берджесс, выпивоха и дебошир, любивший всегда находиться в центре внимания, мог оказаться советским разведчиком, от которого требуется строгое соблюдение правил конспирации. Что касается Маклина, то Ким сказал, что ничего не знает о нем. Разумеется, он слышал о нем как о блестящем дипломате, но даже не может вспомнить, виделся ли когда-либо с ним. Это высказывание в целом соответствовало действительности, если не считать того, что Ким дважды встречался с Маклином на конспиративной основе в 1940 году.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное